Александр Авдеенко: Черные колокола

– А я не удивляюсь. Тот, кто не позволил себя обмануть, кто боролся за правое дело, будет жить вечно. – Юлия усмехнулась. – Извините за плохие стихи, профессор.

– Дьюла, где ты был? – спросила Жужа.

– В парламенте. Такое там увидел! Вавилонское столпотворение. Имре Надем вертят, как хотят. Все делегации. И от каждой нафталином смердит, а то еще приятнее – трупом. Хортисты явились в своих старых мундирах, со всеми орденами. Заводчики размахивают акциями… Помещики требуют возвращения конфискованной земли. Стучат по столам увесистыми палками в приемных Надя и министров… Врываются в кабинеты, шумят, угрожают… А в коридорах зазвучал старый припев: «Ваше превосходительство… Ваше благородие…» А на улицах еще хуже. Костры… из книг, из людей.

– Коммунистов бросают в Дунай, – добавила Юлия. – И не только коммунистов. Их жен, детей, друзей.

– Видел и такое… Да разве мы этого хотели?.. Продали! Надругались! Потопили в крови то чистое, святое, за что воевала и умирала молодежь.

Жужа переглянулась с отцом и сказала:

– Дьюла, мы уходим отсюда. Пойдешь с нами?

– Куда?

– К Арпаду.

– Нет, к нему не пойду. И здесь не останусь.

– Куда же ты?

– Не знаю. Ничего не знаю. – Махнул рукой, ушел к себе.

Юлия вздохнула без всякого сожаления.

– Все ясно. У поэтов своя особая дорога, они витают в облаках.

С улицы донеслись автомобильные гудки, скрежет тормозных колодок и баллонов. Радист осторожно выглянул в окно.

– Вернулись! В полном составе. Букет. А в придачу долговязый американец, корреспондент. По местам!

Ватага Ласло Киша подкатила на нескольких машинах. Тут и скромная «Победа», и роскошные «мерседесы», «консулы», «форды». Одна официально конфискована, другая и третья просто уведены ночью из какого-то взломанного гаража, четвертая подарена какими-то представителями Красного Креста, не то бельгийского, не то западногерманского.

Лихо, с музыкой, со свадебным гиканьем, ударяя в цыганский бубен, дуя в трубы, прокатились «национал-гвардейцы» по всему кольцевому бульвару, от Дуная до Дуная: от площади Барарош, что у моста Петефи, до площади Ясаи Мари, у моста Маргит. Три трупа в желтых ботинках волочились на буксире головной машины, на крыше которой была прикреплена фанера с надписью: «Русская тройка».

До сих пор весело людям Ласло Киша. Смеются. Вспоминают подробности казни.

– А здорово тот, в голубой рубашке, пересчитывал мордой выбоины!

– А как он целовал асфальт!

– Нечем ему было целовать: начисто, до зубов стерты губы. Вот это была настоящая «стрижка»!

– Живучее всех оказался безыменный коммунист. Километра два не отдавал богу душу…

Гремят по лестнице подкованные шнурованные сапоги и оружие. Террористы поднялись на шестой этаж.

У двери, ведущей в «Колизей», стоял с автоматом на шее Антал. Он слышал все, о чем говорили его бывшие соратники. До этой минуты он испытывал страх перед ними, не был твердо уверен, сумеет ли выполнить приказ Михая. Теперь он точно знал: сумеет.

– Ну, как тут? – спросил у часового Ласло Киш. – Происшествия есть?

– Полный порядок, байтарш.

– Шандора бачи и его дочь, надеюсь, не проворонил?

– Дома.

– А профессор?

– Пришел.

Киш хозяйским глазом окинул «Колизей», и что-то ему не понравилось тут. Ящики с продуктами и боеприпасами на месте, радист с привычной озабоченностью хлопочет у действующей рации, трехцветный, с дыркой парус полощется за окном на свежем ветре. Все как надо. И все же что-то переменилось. Даже в воздухе это чувствуется. Ласло Киш подошел к радисту.

– Был кто-нибудь?

– Никого не было, байтарш.

– Какие новости в мире?

– Готовлю сводку.

– Отставить, Михай! – приказал Карой Рожа. – Сейчас будем передавать репортаж для Америки. Приготовься!

Рожа, более крупный и обстрелянный зверь, чем Мальчик, не почуял опасности. Сидел у камина и бешено строчил сценарий очередного представления. Веселое гиканье «национал-гвардейцев», звон цыганского бубна, шум автомобильных моторов, аплодисменты зрителей, записанные на пленку, сопровождались комментариями специального корреспондента. «Это очень тяжкое, печальное зрелище, друзья, – писал Рожа. – Такого мне не довелось видеть за всю мою жизнь. Только орды кочевников, предки нынешних татар, подобным образом расправлялись со своими врагами».

– Карой, слышали последнюю речь Миндсенти?

Рожа не оторвал пера от бумаги, не повернул головы к Ласло Кишу. Только промычал: