Андрей Косёнкин - Юрий Данилович - След

- Ну, говори! Говори же!

Девушка лежала безмолвно, закусив и без того истерзанные злыми, неумелыми поцелуями губы.

- Говори, что видишь! - закричал Юрий. От этого крика - будто спала и очнулась:

- Что вижу? Что? Темь-то какая, княжич! - совсем по-иному, испуганно залепетала она.

- Ты говорила! Сейчас говорила!

- Я? Молчала я, княжич, молчала!

Если бы было светло, Юрий увидел бы в её глазах страх. Даже не страх, а ужас. Но не перед ним, Юрием, а перед самой собой, перед тем, что вдруг открылось ей в этой кромешной тьме. Открылось, но, знать, и закрылось…

- Сказала: «бечь буду за великим». Кто он?

- Не знаю! Ты сам велик, княжич!

- Врёшь! Сказала: «тропу торить буду, а следа не оставлю…» Как то?

- Не знаю, княжич!

- Говори!

В отчаянии упала в подушки, зарыдала, сотрясаясь всем телом:

- Откуда ж мне знать-то? Как тропу-то торят - след в след! Первого следа и не видать! А уж иной по тропе пойдёт!

- Кто?

- Не знаю, не знаю я!

Юрий сорвался с постели, нащупал войлочную заглушку, сорвал с оконницы, другую сорвал. Повалушка высветлилась робким утренним сумраком.

Юрий с силой сжал в руках лицо девушки, притянул за скулы на свет из оконницы:

- Говори, ведьма!

- Что ты, господине, не ведьма я - девка простая!

- Ведуница чудская! Я тебя заставлю из песка верёвки-то вить! Сама же баяла давеча, чтобы суть разглядеть, мол, глаза не нужны! Али тебе глаза-то не надобны? - Большими пальцами Юрий прикрыл ей глазницы, надавил на глазные яблоки. - Ну, говори, что теперь видишь?

Ловя его руки, захлёбываясь слезами, которые обильно текли из-под Юрьевых пальцев, давясь воем, девка мычала что-то.

Юрий ослабил хватку.

- Что? Говори! Что видишь?

- Удачлив будешь!

- Ну!

- Только и в удаче не будет тебе покоя!

- Ну?

- Зверь ты! Зверь истинный!

Юрий и сам не понял: как, зачем, почему утопил в глазах её пальцы, только услышал мягкий хруст, почувствовал зыбкую скользкую, влагу и горячую кровь, что брызнула ему на руки, враз залила щёки девки.

- А-а-й! - крикнула она дико и страшно. Так дико, что Юрий невольно отпустил её голову, и девка, прикрыв руками лицо, ничком повалилась в постель.

- У-у-у… - выла она без слов.

А Юрий молча стоял над ней, вытирал о подол рубахи дрожащие руки… и плакал. Плакал, как в детстве, в нестерпимой жгучей обиде.

О чём плакал он? О чудных ли, чёрных, точно вишнёвая смолка, глазах чудской девки, в которые ни он и никто другой более никогда не взглянет? Но что ему девка чудская?

А может быть, плакал он о себе, впервые вот так, собственными руками, пролившем кровь? Но странная улыбка ли, гримаса дёргала его губы…

- Говорила же, глаза те не надобны, - сквозь слёзы зло сказал он, точно девка и была одна во всём виновата.

Она обернула к нему жуткое безглазое и кровавое лицо и вдруг, оборвав вой, сглотнув ком, сказала тихо и яростно:

- Вижу: зверь ты и зверю служишь! Путь пройдёшь, а следа не оставишь!

- Что ещё?

- Мало?

- Ещё скажи!

- Того достанет!

Юрий рукой удержал трясущиеся губы, криво усмехнулся:

- Милостив я, ведьма! Жизнь оставлю тебе, а язык-то укорочу! Надобен ли тебе язык-то?

- У-у-у! - по-звериному, как и положено ведьме, завыла девка.

- Федька! - крикнул Юрий.

Враз вбежал в повалушку Мина, знать, давно уж томившийся у дверей в ожидании, когда его кликнет княжич.

- Слышь, Федька, дознал я: то ведуница чудская, - кивнул на девку.

- Свят, свят, - перекрестился Федька.

- Счаровала она меня, и я с ней отрешился! Да Господь уберёг!

- Истинно уберёг, - вторил Федька, в ужасе глядя на залитую кровью постель, на Юрьеву рубаху в крови, на девку, теперь лежавшую без звука и движения.

- Жива она, - досадливо махнул рукой Юрий. - Да,- беда! - он ухмыльнулся страшной, незнакомой Федьке ухмылкой. - Болтает много! Скажи молодцам, что княжич велел сей ведьме язык-то укоротить!

Не успел Федька ни девку свести в нижние клети, ни чистую рубаху подать Юрию, как во дворе раздался шум. Да такой шум, точно в ворота пороками [46] Пороки - стенобитные орудия. били. И скрип полозьев, и топот от множества конских копыт, и крики надсадные.

«Ай, татары?»

Нет, вроде по-русски орут. А что орут-то?

- Настежь ворота, боярин! Князь к тебе жалует!

Иван Матвеевич Корова в исподнем выкатился во двор. А там из возка уже вылезает, припадая на битую ногу, грузный Даниил Александрович.

Юрий глянул в оконницу и обомлел от страха, так что и взмокла спина, и подмышки, и руки: «Батюшка! Его-то занесло сюда каким ветром? Не иначе колдунья наслала!»