Андрей Косёнкин - Юрий Данилович - След

Нет, что ни говори, опасные, вредные люди, эти кудесники! Однако же и без них-то - тоже беда!

Ежели, к примеру, у кого муж на чужбинку зарится, а своей жены знать не хочет, к кому бедной жёнке идти? Али у кого жена, наоборот, неверна?.. А девке парня как к себе приохотить? Ну у справной-то девки всегда для парня заманка есть, а ежели она кривобока, криворожа, суха, как жердь, ума с горошину да приданого кот наплакал? Ан, глядишь, такого молодца охомутает - всему свету на зависть! Али здесь без ворожбы обошлось? Что об этом говорить, оглянись округ - мало разве таких супружников, которых явно на небесах осоюзили, а на земле колдуны узлом увязали!

Да, к слову, и об узлах! Ну кто, как не ворожея, правильно узел-то завяжет от беды, да зла, да болезни, да чужого оружия? Известно, в узлах - сила страшная. Да многим ли они помогают? А дело-то в том, что всяк вяжет наугад, как придётся, но немногие знают толк в том, как верно-то завязать.

Да что узлы! И без узлов у таких скрытных людей уймища разных примолвок, заговоров, насылок на ветер,- на соль, на одёжу, на след, на коня, и на жизнь, и на смерть. Нет, без них-то, баб лихих да кудесников, видно, вовсе тоже нельзя!

- Так арабуйка ты, что ли, спрашиваю?

- Какая я, княжич, арабуйка - девка простая! Марийка я!

- Марийка?

- Дак… Давеча ты меня не спросил.

- Давеча неколи было, дак, - засмеялся Юрий, но тут же смех оборвал, - так говоришь - видишь меня?

- Вижу!

- Раз ты не арабуйка, так кошка!

Она качнула головой, и в темноте Юрий и сам различил пятно её лица, которое, как ни странно, помнил с необычайной яркостью. Он не увидел, а ощутил, как тяжко И ласково колыхнулась волна её длинных волос› учуял их горький травяной запах, точно уже в длани почувствовал тяжесть её грудей, дерзкий вызов напрягшихся, упругих сосков: а ну-ка, поцелуй меня, княжич! Простую-то девку чудскую! : То ли и впрямь увидел, то ли почудилось, но во тьме углядел он жадный, ждущий, жаркий блеск её глаз:

«Ишь, раззадорилась!..»

И сам Юрий вдруг задохнулся от внезапного желания немедля вновь овладеть ей, да так, чтоб высечь искру-то, ведь не девка - пожар!

Он шагнул к постеле, за ноги рывком притянул к себе девушку так что её волосы расплескались, потянулись по подушке долгой рекой.

- Люб я тебе?

- У-м-м…

Непонятно, что было в том стоне: страсть или отвращение, но уж некогда было думать про то!

Свалилось на пол ненужное одеяльце. Жгутом сбилась камчатая простыня. В знобкой повалущке стало душно от юных вмиг раскалившихся тел. Наново, словно не было ввечеру тугого и скрытно яростного противления, столь же бешено и ломово он вошёл в жар её потайного устьица.

О, этот жар! Есть ли на свете что горячее его?

Тем более когда тебе восемнадцать лет!

- Ох! - выдохнула девушка, но не жалобно и испуганно, как вчера на вскрывание, а уж по-бабьи. И задышала то растяжно, то с прерывистым придыхом.

«Какая сырая колода, не девка - чистый огонь!» - изумлённо подумал Юрий и тут же забыл про это. Подвиги, сны, новый день - все ушло прочь…

Хотя время прошло изрядно, покуда Юрий натешился и высек-таки из чудской девки Марийки такую искру, от которой и самому было впору сгореть, в повалушке по-прежнему было темно - войлочные заглушки-наглухо прикрывали слюдяные оконца.

Обессилев на миг, в жаркой испарине, Юрий, будто урыльником, шёлковыми, длинными волосами девушки отирал с лица пот. И вновь с удивлением чувствовал, что запах её волос приводит его в искушение.

«Сколько уж можно-то?..»

- Так, кто ты?

- Говорю же, Марийка…

- Не про то я! Пошто я так-то сомлел от тебя?

- Не знаю.

- Врёшь! Чаровница ты! Так ли?..

- Не знаю.

- Ну а люб ли я тебе?

- Люб?.. - Она промолчала, и Юрий догадался во тьме, как усмешка тронула её губы.

- Что смеёшься? - зло спросил он.

- Чёрен ты, княжич!

- Что?!

И вдруг она заговорила, неровно, прерывисто, теряя и находя слова, будто и в самом деле увидела нечто, что недоступно простому зрению:

- Вижу… вижу… всю жизнь бечь тебе за великим… догнать… и не догнать… будет дикое время… кровь будет, много крови… А тебе по той крови всю жизнь тропу торить… тропу торить, а следа не оставить… Другому путь выстелить! Всю жизнь спешить будешь, и всю жизнь опаздывать… А к тому, к чему никто не опаздывает, в срок придёшь…

Странен был её голос, тихий, как шелест, странны были её слова; которые она не произносила, а едва бормотала - не разобрать.

Юрий, приподнявшись на локте, напряжённо вслушивался в шелест слов, в тихий, обморочный голос. Но так же внезапно, как заговорила, так она и умолкла внезапно. Будто молния озарила!