Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Поверила в меня, голубка. Вот и славно! Возьмёмся за лекарство. Тем временем князья, наши враги, я мыслю, ещё не возвратятся из похода. Большую силу шлёт на них Василиус. Они в нём ещё видят удельного коломенца, а он великий князь Московский. Чем разрешится рать?

Боярышня, опершись на её руку, устало прилегла на одр.

- Я разумею, не его победой, - тихо молвила она. - Воевода Патрикеич стар. А Юрьичам отец прислал пособ.

- Нам всё едино, ба-а-рышня, - прижалась к ней горячею щекою Тинка. - Успеть бы на ноги тебя поднять. Пусть их дерутся. Наш путь не на Москву, а в Нивны. В жилище ведьм!

Евфимия выздоравливала в ненастье, а когда выздоровела и подошла к окну, утреннее солнце залило лож-ню золотом. Фотинья жмурилась у приоткрытой оконницы и, вскинув указательный перст, вслушивалась невесть во что.

- Тишине внимаешь? - улыбнулась боярышня.

- Тс-с! - шёпотом просвистела лесная дева. - Улавливаю, что предрекает воронограй. Есть у аммы Гневы книга такая гадальная. Грядущее открывается по крику ворон.

- Что же тебе вороны награяли? - продолжала усмехаться боярышня.

Лик же её спасительницы оставался строгим.

- Преграды накануне пути!

Евфимия так и села на одре, уронив руки долу.

- Чёрные светлого не накличут!

Её побег был решён. Хотя подробностей предстоящего Фотинья не знала до времени. Иван Котов, боярин Шемяки, думал-продумывал важные мелочи. Тинка ждала его последнего слова, чтоб всё боярышне сообщить потонку.

- Асфану вот-вот жду с ответом, - сжимала она ладонь в ладони.

- Асфану? - перепугалась Евфимия. - Преданную ясырку Васёныша?

- Ха! - отмахнулась Фотинья. - Ясырка, да не преданная. Ты в толк не возьмёшь, кто она такая. - Присев рядком, многознайка продолжила: - Асфана - главная жена любимца Улу-Махмета, молодого ордынского воеводы, Ханифа. Она ласково зовёт его «Канафи». Отец царского батыра, стало быть, её свёкор, состоял беклярибеком в Орде, ба-а-альшим начальником! Асфану похитили люди Улумахметова брата Кичи-Ахмета. Между братьями свара за царский стол. А похищенницу привезли по Волге на Русь и продали костромским князьям. Так что Асфана душой с нами!

- Не по нраву мне эта татарка, - призналась боярышня.

- И она поначалу сочла тебя за княжескую прилучницу, - вздохнула Фотинья, - а подглядела в щёлку ваше единоборство с князем, тут же преисполнилась жалостью. Слышишь, как теперь к тебе обращается - «кюрюльтю», что значит «желанная»!

Лёгкая на помине, Асфана вбежала и быстро защебетала по-своему, обратясь к Фотинье. Всеволожа улавливала лишь некоторые слова: «Мушкаф», то есть Москва, «нойон», то есть князь, «баурши», неведомо что, лишь после выяснилось: дворский, главный челядинец.

- А как толкуется «карапчи»? - сразу же захотела боярышня узнать особо привлёкшее её слово.

Асфана смолкла, Фотинья с неудовольствием прервала разговор.

- Что тебе, барышня, до отдельных слов? «Карапчи» может и чёрную кошку означать, и разбойника. Дело-то в том, что нынешней ночью замышляем побег. Всё готово!

- Асфану с собою возьмём? - спросила Евфимия. - Сама-то она согласна?

Ясырка взглянула на свою ровню, как бы впитывая её глазами, и вдруг бросилась обнимать боярышню.

- Согласная!.. Я согласная! - выкрикивала она.

- Ты разумеешь по-нашему? - построжала Фотинья. - Отчего же держала втайне?

- Скрывала, - призналась татарка. - Думала: больше слышать, больше знать. Теперь верю!

- Уф! - отступила Фотинья и широко распахнула оконницу. - Ну, подарочек!

- Не гневайся, - успокоила Всеволожа. - Я, попадись в плен к неверным, так же бы поступила.

- Кто неверный? - возмутилась татарка. - Ты неверный! - и выскочила за дверь.

- Не привыкла с ней к осторожности? - засмеялась Фотинья, глядя на боярышнину растерянность. - Подойди, воздуху вдохни. Душно, как в коконе!

Евфимия выглянула в окно и в ужасе отшатнулась.

- Я… не в своей… одрине! - надрывно произнесла она. - Давно примечала, шагами мерила… Думала - болезнь. Куда они меня вознесли? Зачем в подоблачную высь? Проклятое непроницаемое окно! Тинка, почему не сказала?

Из окна ей открылось совсем не то, что видела прежде, стоя рядом с Шемякой. Кони - не тараканы, люди - не блошки, всё настолько букашечное - не вдруг разглядишь. И никаких яблоневых огородов, торговой площади - серые крошечные крыши посада горбились глубоко внизу, серебряная под солнцем дорога большой реки, извиваясь, исчезала вдали, а за нею - зелёный рытый ковёр лесов, и конца ему нет.