Марионилла прервала речь, глядя на Евфимию. Как бы раздумывала: продолжить ли?
- Насколько мне ведомо, малоедение вызывает сухотную болезнь, - истиха вымолвила Евфимия.
Игуменья возразила:
- Нападёт сухотка, так не отъешься. - И досказана: - Лечцы прикладывали горящий трут к телу, да, видно, перестарались: сделались язвы, начали гнить. Умирает наш государь Василий Васильевич! - дрогнула каменным ликом Марионилла.
Евфимия ждала молча.
- Дьяк Василий Беда прислал человека, - повышенным гласом продолжала игуменья. - Великий князь повелел отыскать тебя. Хочет видеть перед кончиной. Человек ждёт в сенях.
- Василий Беда? - испуганно переспросила Евфимия.
- Не он, а его посыльный, - с досадой поправила Марионилла и приказала: - Исполни государеву волю.
Она возвратилась в келью старицы Харитины, в послушание коей была поставлена. Подсыхающий пол желтел, как свежевыструганный. Старуха будет довольна. Евфимия извлекла из короба единственную свою мирскую сряду: телогрею, бывшую на ней в день казни Мамонов. Середина марта хотя и не морозна, а ветрена.
В сенях рядом с княж человеком ждала игуменья. С молитвой благословила послушницу. Выйдя из ворот, Евфимия, скрепя сердце, оглянулась на монастырь.
Давно не возникало нужды выходить в застенье обители. В тонкой обуви, что не для слякотных улиц, быстро зазябли ноги. Поскорей бы дойти! Она облегчённо отёрла их у порога, когда с чёрного хода вошли в великокняжеский терем.
Сопровождающий, молчавший в пути, так же безмолвно провёл её по переходам в переднюю и остался за дверью.
А здесь стояли бояре, и люди духовные, и послы иноземные. Гнилостный дух тяжелил дыхание, будто властитель, с коим ждали прощания, уж не живой, а тленный. Евфимия остоялась в свободном углу у окна. Услышала тихую перемолвку двух архиереев: «Идуще же от ран его нежид смертный!» Иноземцы, не опасаясь быть понятыми, обменивались мыслями по-немецки. Евфимии достигли два слова: «Тиран смердит!»
Из государева покоя высунулся Василий Беда и остановился на ней глазами. Занявший место почтенного своего батюшки Фёдора Беды, Василий, будто меж ним и завтрашней инокиней не было ничего худого, очесливо произнёс:
- Взойди, Евфимия Ивановна.
Она вошла, стараясь унять дыхание, ибо смрад был невыносим. Стала у двери. Увидела одр, окружённый светильниками, столпившихся вкруг него чернецов и вельмож, а главное - лик Василиуса, беззенотный, утерявший человеческий образ.
Ближе всего были к государю Иван Иванович Ряполовский и Иван Юрьевич Патрикеев.
- Скажи, князь, - глухо обратился Василиус к Ряполовскому. - Нельзя ли приложить что-нибудь, дабы уничтожить дух?
- Государь! - отвечал Ряполовский. - Как тебе полегчает, тогда бы в рану водки пустить бы…
- Еремей! - плачно позвал Василиус придворного лечца Германа. - Ты пришёл ко мне из своей земли и видел моё великое к тебе жалование. Можно ли что-либо сделать, дабы облегчить болезнь?
Герман подошёл и деловито сказал:
- Видел, государь, большое твоё жалование ко мне и ласку. Помню твои хлеб-соль. А могу ли, не будучи Богом, сделать мёртвого живым?
Василиус повёл челом, как бы обвёл беззенотным взором присутствующих:
- Братья, я уж не ваш!
Подошли Спасский архимандрит Трифон и Симоновский Афанасий. Поднесли схимнические одежды: куколь великой схимы и кожаный наплечник - аналав, четвероугольный плат со шнурами. Такой порамник, опускаясь сверху, от шеи, и разделяясь на стороны, обнимает подручье и крестообразно располагается на груди и раменах. Шнуры же обвивают и стягивают тело схимника.
Тут Иван Юрьевич Патрикеев углядел Евфимию у двери и склонился к Василиусу. Потом подал знак деве подойти.
Она стала над отходящим, замерев духом.
- Евушка! - позвал он.
- Вот я перед тобой.
- Подай утешение, не оставь непрощённым. Она молчала.
- Скажи слово! - умолял умирающий. Она склонилась над ним:
- Не схимься. Грех тебе схиму на себя возлагать.
- Что? Как? - не понял великий князь. - Я хочу принять схиму.
- Бог накажет за святотатство, - ещё ниже наклонилась Евфимия. - Внемли последнему моему совету: не принимай схиму!
- Что эта женщина говорит? - возмутился архимандрит Афанасий.
- Евфимия Ивановна! - образумливал Василий Беда.
- А дочь Иван Дмитрича-то права, - истиха прозвучал голос Ряполовского на ухо Патрикееву.
Беда схватил Евфимию за руку, прошипел:
- Поди прочь!
Василиус из последних сил произнёс:
- Пусть будет по её. Дьяк оставил деву в покое. Бояре заговорили:
Читать дальше