Вадим Полуян - Ослепительный нож

Перед ними высокий бревенчатый храм, воздымающий к Небу единственную главу над шатром. За ним - тесовые кровли служб из-за низкой дубовой стены и ворота с калиткой опять же под шатром, под увенчанной крестом главкой. Покоем и благостью веет от сих строений. Жить бы в такой тиши!.. А уединенье навек? Отреченность от мира? Оглянулась Всеволожа на Котова - грешный взор испуган!

У открытой калитки - четверо чернецов. Трое молодых, один старец. Белый, как лунь. Усы длинные, бородка короткая. Любовались, должно быть, речкой в травяных берегах, отражающей солнечное золото вечера, а за ней - хвойным лесом, тоже золотым, но таинственным, не откровенным, как речка. Узрели повозку, обратили внимание к покинувшим её путникам.

- Я… туда… не пойду! - Котов побелел, как саван.

- Я пойду! - заявила Евфимия. - Скажу, ищешь иночества.

- Пойди, - согласился он. - Мне ещё не в измогу. Сотрясаюсь борьбою внутренней. Ты пойди и скажи…

Боярышня направилась к старцам. Оглядывалась на Котова, дабы не отъехал внезапь. Он стоял, как каменный. Шаг за шагом внятнее становились голоса иноков. Расслышался ответ старца одному из учеников:

- Се человек, желающий стать монахом, дабы очиститься от пролитой крови.

- Чью пролил он кровь? - спросил инок. Старец сказал:

- Сей человек князя Дмитрия Шемяку отравою уби…

Евфимия решительно подступила и сложила ладони:

- Авва Пафнутий, благослови! - Получив благословенье, примолвила: - Воистину ты святой. Ничто перед тобой не сокрыто.

- О, дево, не вещай выспренне, - улыбнулся старец. - Юный Иоасаф Каменский из рода князей Заозёрских, зрящий свой скорый и ранний исход из жизни, - вот кто подлинно свят. Благодать, обитающая в нём, возносит юношу на крыльях молитв в селения райские. Однажды он созерцал Церковь первородных, о коей апостол Павел писал, как о торжествующем соборе во граде Бога живаго, о церкви первенцев, отмеченных небесами, средь сонма Ангелов и духов праведников, достигших блаженства. Видевший сие Иоасаф причастился там пищи Боговедения, стал чуждаться вещественной еды на земле, лишь по воскресеньям вкушает хлеб после приобщения Святых Тайн и сызнова постится седмицу.

Пока говорил Пафнутий, Котов сам подходил к нему.

- Отведи его, Косьма, - обратился старец к ученику. Евфимии же предложил: - Отстой вечерню в нашем храме Рождества Пресвятые Богородицы и ступай своим путём.

Когда Котова уводили, он бросил на Всеволожу прощальный жалобный взгляд.

Благовест к вечерне невесомой ангельской ступью пошёл окрест: воспарит и опустится, воспарит и опустится…

Евфимия вошла в храм. Богомольцев было немного. Предстоящие в основном - под куколями. Впереди, у правого клироса выделялись шёлковыми ферязями несколько удельных болярцев, да рядом с нею крестились и кланялись две странствующие монашки, сбирающие пожертвования.

Всеволожа под звуки службы отрешилась от преходящих дум, сосредоточилась, стала творить молитву:

«Рассуди меня, Господи, ибо хожу в непорочности и, уповая на Бога, не поколеблюсь. Искуси меня, Господи, испытай меня! Расплавь внутренности мои и сердце моё, ибо милость Твоя перед очами моими. Всегда в истине Твоей пребываю. Не сижу с людьми лживыми и с коварными не пойду. Возненавидела сборище злонамеренных, воспылала обличением к нечестивым. Омою руки в невинности, припаду к жертвеннику Твоему. Не погуби души моей с грешниками и жизни моей с кровожадными. Их руки в злодействе, десница в лихоимании. Избавь от них, Боже, и помилуй меня. Нога моя да стоит на правом пути! Господь - свет мой и спасение моё. Кого убоюся? Господь - крепость жизни моей. Кого устрашуся?..»

Служба подходила к концу. Вот старенький иеромонах прочитал Отпуст. Стали подходить ко кресту. Евфимия, как мирянка, постаралась примкнуть к болярцам. Один из них глянул на неё…

Сошла по шатким ступенькам паперти, блюдя осторожность. Увидела удельных - кучкою у калитки. По виду главный стоял наособь. Подняла взор, когда он преградил путь:

- Теперь-то не сомневаюсь, Евфимия Ивановна. Тебя вижу!

То был Василий Ярославич Боровский. Боярышня склонила голову и зарделась:

- Здрав буди, князь Василий!

- Не окажешь ли честь принять тебя? - несмело попросил Ярославич.

- Окажу, - улыбнулась Евфимия и последовала за ним.

Князь отдал людям коня. При нём не было кареты. Сам и окружение - вершники. Потому пришлось ему влезть в неказистую, пыльную с дороги котовскую повозку.

- Неслично тебе со мною, князь. Поезжай-ка в седле. А я в одиночку - следом, - протестовала боярышня.