Вадим Полуян - Ослепительный нож

На месте же аммы Гневы - и сожжённое тело, и чёрный столб, и погарь в подножии.

Боярышня закрыла лицо. Тёплые руки взяли её за плечи:

- Пойдём, лебёдушка! На телегу да - к дому, там и опомнишься.

Уводимая от огненной тайны, она услышала издали обезумливающий вопль:

- Отказни-и-и-или!

Заночевали в деревне Брошевая, дабы въехать в Москву, когда рогатки поснимут с улиц. Утренний заморозок сорвал с путниц паутину сна. Евфимия ощупала опашень, сходный с мужским, в подол коего вшила то, что не успела бросить на костёр аммы Гневы. Как день перед грозой, хмурая Фотинья натянула вожжи на Торгу, попросила:

- Ба-арышня, купи квасу.

В квасном ряду лица смурные. Почитай, Белокаменная вся омрачена, как Фотинья. А вот двое знакомцев, пьющие квас. Длиннобородый, густые волосы крыльями по вискам, грудь голая, десница в кулаке - это Иван Уда, умелец-скобарь. Могучий, в поярковом тёртом колпаке, взор горяч - это Хитря, кожевник. Внедавни оба подымали Москву против пожара, разора. Теперь пьют квас. Скобарь занят замками, кожевник - кожами. Боярышню не узнали. Так ли переменилась?

- Эх, было времечко! - Хитря опорожнил ковшик. - Ела кума семечко. А ныне и толкут, да не дают.

- Временщик силён, а не долговечен, - пробасил Уда.

- Справность шапку ломит, сволочь властвует, - примолвил Хитря.

- Доля во времени живёт, бездолье в безвремянье, - вздохнул Уда.

Кожевник наполнил ковшик.

- Когда ж злодей полетит кувырдышки? Уда успокоил:

- Придёт время, будет пора. Богоданный вернётся, даст кувырка, сверзится мучитель задком под горку…

Фотинья утолила жажду. Въехал Савраска в Кремль средь возов с боярскою кладью. Миновали хоромы Головиных, дворы дьяка Семена Башенина, великокняжьих портных Ушака и Ноздри, придворных Бабина, Сесенова, Савостьянова. Живут ли в своих домах? Куда побежали? А Василий Сабуров, Шемякин боярин, здравствует в кремлёвских пенатах!.. У Всеволожи занялся дух: ворота из ожиганного кирпича! Родимый дом, родное крыльцо! Фотинья всходит хозяйкой, Евфимия гостьей.

- Кого Бог дал лицезреть! - выскочил Иван Котов.

С дочкой - объятия, с гостьей - здравствования… И вот обе в заботливых руках челядинок. В баенке, где парилась с Анисьей, Устей, Акилиной Гавриловной. Евфимия едва смыла пыль дорожную. Поспешила уйти. Фотинья домывалась одна.

В столовой палате, где Всеволожа слушала последние наказы отца, теперь на его месте восседал Иван Котов.

- Выполнил-таки Можайский прихоть государеву, показнил Мамонов! - скрежетал он. - Видит Бог, я всё сделал, чтоб упредить несчастных. Кувыря опоздал волей рока.

- Кувыря старика убил, - вымолвила Фотинья.

- Что? - подскочил Котов. - Как знаешь?

- Слушала предсмертный бред, - отвечала дочь.

- Ах, бред! - успокоился боярин. - Предсмертный… Ах, Кузьма-бедолаха!

Принесли стерлядь с огурцами, пирожки на конопляном масле. Фотинья не ела. Евфимия в угоду хозяину надкусила пирожок с рыбой.

- Поня-а-а-атно! - растянул губы Котов. - Одна боярышня скорбит по сёстрам, другая по опекунам. А беды могло не быть. Андреич зря старается перед Юрьичем. Власть Шемяки дышит на ладан. Василиус обручил малюток: своего сына с дочкой князя Тверского. Приобрёл верного союзника! Спешат на помощь князья Боровский, Ряполовские, Стрига-Оболенский, воевода Басенок. Мой пролагатай поведал, вышла у них в пути закавыка: встретили татар! Едва не поратились. Лучники уж пустили стрелы. Татары закричали: «Кто вы?» Наши ответили: «Москвичи. Ищем своего государя Василья Васильича. Сказывают, он свободен. А вы кто?» Татары обрадовали: «Мы из страны Черкасской с царевичами Касимом, Ягупом. Друзья Василия! Знаем: сделал с ним худо брат недостойный. Помним любовь его, хлеб. Желаем отблагодарить в тяжкий час». Тут обнялись князья и царевичи. Пошли русские с татарами вместе. Гуляет слух по Кремлю: Шемяка послал к Можайскому. Зовёт к Волоку, встречь врагу.

Фотинья внимала и не внимала: глаза невидящие, мысли - глубоко. Евфимия слушала со вниманием и спросила:

- Отчего Касим и Ягуп из земли Черкасской? Не из Казанского ль царства?

- Нет, - сказал Котов. - Они в Казани лишились доли кознями Мамутека. Он старика Улу-Махмета зарезал и меньшого брата Юсупа. Единовластец! Испугались Касим с Ягупом отцовой и братней участи, убежали к черкасам.

Всеволожа поникла:

- Что творится кругом!

Фотинья встала, не кончив трапезу. Сказалась утомлённой с дороги, ушла к себе.

Беседа Котова и Евфимии тянулась недолго. Бывшая хозяйка, нынешняя гостья, тоже устала, захотела в свою одрину. Именно в свою, столь долго пустовавшую.