Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Он не в аду, а с нами, - возразила Всеволожа. - То предречёт твой Эскулап? - глянула она на лекаря. - Продолжит жить великий князь Московский?

- Эс-ку-лап? - переспросил Ханиф. Вновь перемолвился с бородачом и твёрдо объявил: - Продолжит жить!

- Что будет с ним в плену? - спросила Всеволожа.

- Аллах подскажет. Уповай на его милость, - сказал Ханиф.

- Царь сохранит ему венец? - допытывалась дочь боярина Иоанна.

Её могущественный покровитель отвернулся.

- Кто видел сокровенную скрижаль судьбы? Даже Пророк её не видел!

Евфимия понурилась, не споря. Потом поближе подошла к Василиусу.

- В себе ли государь в сей миг?

Ханиф опять - к лечцу. Тот отрицательно повёл челом.

- Не скажет, что с Плещеевым? - искательно взглянула на бородача боярышня. - Пленён вместе со мной. Меня ввели в обитель, его внесли.

Вопрос Ханифа и - ответ:

- Тот яшник невредим. Он оглушён. Боярышня склонилась над великим князем:

- Василиус…

Ни губы и ни сомкнутые вежды не дрогнули. Одна ступня босая судорожно дёрнулась…

Ханиф взял Всеволожу за плечо, направил к выходу:

- Довольно!

В келье, им занятой, гостью ждала чашка, выдолбленная из берёзового наплыва - чаги, - полная парного молока.

- Возьми аяк, - подал чашку временный хозяин кельи. - Испей того, что между кровью и желудком.

Евфимия от Асфаны слыхала: так называется в Коране молоко.

Бритоголовый коротышка принёс ещё один аяк - с мясной похлёбкой.

- Поешь шурпы, - как дома, угощал муж Асфаны. Покуда гостья насыщалась, хозяин отлучился. Обе чашки опустели, когда он вошёл в келью. С ним явился коротышка, блестя бритой головой.

- Сбирайся, Афима, - велел Ханиф.

- Куда сбираться?

- В Мушкаф.

- В Москву?

- Надень чачван, - подал он чёрную сетку из конского волоса, коей татарки прикрывают лицо и грудь.

- Я ведь не мусульманка, - возмутилась Всеволожа.

- Сейчас ты мусульманка, пока не вырвешься отсюда, - пояснил муж Асфаны. - Прикройся от царевича Ягуба и его людей. Мне не простят, что отпускаю яшницу.

Евфимия прикрылась частой сеткой и ощутила тайну, охватившую её.

- Наш лучший сотник Ачисан свезёт нательный реет Василия его княгиням, жене и матери, - продолжил пояснения Ханиф. - Он и тебя доставит в кремник. Верхом ты ездишь. Хлопот мало.

- Послушай, где-то близ монастыря есть моя деревушка, - не забывала ни на миг боярышня о прогнанной татарами Раине.

- Твои заботы, - обрубил вопрос Ханиф.

- Она такая: будет искать, может пропасть, - пустилась в объяснения Евфимия.

Он ничего не слушал.

- Домой, домой!

Вывел Всеволожу под чачваном. Ей тут же подвели коня.

- Хороший конь! - похлопал он буланого по холке.

- Дуль-Дуль, сказочный конь Али, халифа, царя ужей, - поддакнула Евфимия.

- Много читаешь, много знаешь, - похвалил муж Асфаны.

- Женщина, что изучает лишь божественное, или начатки знаний, или ничего, такая женщина - рабыня! - сказала Всеволожа.

Ханиф впервые улыбнулся, тихо произнёс:

- Берикелля!

- Так Асфана меня хвалила, - вспомнила Евфимия.

- Прощай, - сказал её спаситель.

- Байартай! - опять же вспомнила Евфимия. - Не прощай, а до свиданья. А это передай жене, - она откинула чачван и чмокнула татарина в волосяную щёку.

- О, баяндер! - оторопел Ханиф. - Не понимаешь? Щедрая! Теперь мой дом - твой дом…

Она была уже в седле, и старший в группе всадников что-то кричал Ханифу. Тот ответил. Кони вынеслись из монастырских врат.

Евфимия прощально оглянулась.

За ней скакал тот самый коротышка, что приносил еду.

Дождавшись, чтобы поравняться с ним, боярышня спросила:

- Ты… - запнулась, не умея изъясниться по-татарски.

Коротышка отвечал по-русски:

- Господин велел блюсти тебя, ханум. В Машфу доставить.

- Как твоё имя?

- Дюдень.

На редкость исполнительным, проворным оказался этот Дюдень. Увидел, что боярышня приподняла чачван и зорко всматривается в темнеющую степь, осведомился о причине, услышал о Раине, расспросил подробнее и, словно дух, исчез. Евфимия обеспокоилась: над полем воцарилась тьма, а Дюдень кинулся бедовой головою в ночной омут…

На первом постоянии ей постелили кислую овчину поодаль от костра, чтобы не портила мужской беседы своим присутствием. Один из воев Ачисана принёс аяк шурпы. Сам же «лучший сотник» к женщине не подходил. Её для него не было, его для неё тоже. Насытившись, боярышня легла, пристроила главу на локоть, ждала глубокой ночи, надеясь незамеченной отстать от Ачисана. Без Раины уезжать не мыслила.