П. Филео: Падение Византии

— Бедный отец, — с нежной улыбкой прошептала Инеса, — он оказался лишним.

Старый Гихар отправился к королю.

— А я думал, что мой дорогой Гихар от семейной радости заболел! — встретил король своего друга.

— Нет, — отвечал тот несколько недовольно, — я дома лишний.

Король весело расхохотался.

— Ну, чего сердишься, старина! Так и быть должно. А отчего же жениха с невестою не привел во дворец.

— Очень им нужен дворец вашего величества, когда они в раю.

— Это ты остроумно сказал. Я от души радуюсь за дорогую Инесу.

— Я тоже от души люблю Максима, — искренно сказал старый Гихар; — жаль только, что он не испанец и не католик.

— Что за фанатизм, старина! Религиозного фанатизма не одобряю, а тем более национального; в первом случае я еще могу оправдать фанатика, что он соболезнует о своем ближнем, что он не верует тому, что истинно; но если кто не родился испанцем, то при всем его желании сделаться испанцем, при всей его симпатии к Испании, он изменить своей крови не может.

— Да, да, — оправдывался Гихар. — Все совместить на земле нельзя.

В Фессалониках, направляясь к гавани, шли два синьора.

— Так вы, синьор Труцци, говорите, что из Каффы привезли около тысячи пленных русских?

— А что вы, синьор Батичелли, хотите покупать?

— Да, думаю.

— Неужели, чтобы отпустить на свободу? Мы знаем, что вы богаты, но ведь тут нужно быть крезом, чтобы так бросать деньгами. Мы просто теряемся.

— Неужели, синьор, вы находите, что это бросать деньги?

— Конечно, это доброе дело; но разве всех выкупите?

— Выкупить одного есть доброе дело, двух — два, и так далее.

— Да, но надо иметь слишком много денег, чтобы совершать такие добрые дела. А вот я еще хотел спросить у вас, правда ли, что вы оставляете Каффу?

— Оставляю, синьор Труцци, — отвечал Батичелли.

— Большому кораблю большое плаванье, хотите в самой Генуе господствовать, — немножко язвительно заметил Труцци.

— Нет, синьор, я в Каффе оставляю контору, а сам подальше от турок, дальше от Азии. К тому же, хочу расширить дело и выбираю более центральный город, может быть Геную, может быть Флоренцию. Мне флорентийцы приятны своею гуманностью и тем, что изгнали из своей торговли торг невольниками.

— Впрочем, это хорошо, синьор Батичелли, мы вас выберем в директоры банка св. Георгия, нам в банке нужно иметь человека деятельного, который сам знает торговое дело, который испытал все его тернии и опасности.

— Охотно понесу труд для общества, среди которого я составил себе состояние.

— Это приятно, а я думал, что вы откажетесь, как отказались от консульства.

— С консульством сопряжено много почестей, я это предоставлял другим, более честолюбивым, чтобы не наживать врагов; здесь дело другое…

Между тем пришли на невольничий рынок. Синьора Батичелли встретили низкими поклонами несколько работорговцев евреев, переселившихся из Испании маминов, греков и венецианцев.

Среди покупателей пронесся ропот неудовольствия.

— Это богатый синьор, опять, вероятно, гуртом заберет.

— Этот генуэзец тысячами отпускает на волю рабов, — заметил кто-то из посторонних.

— Откуда? — спросил Батичелли у работорговца.

— Из Московии; хотя и плутоватые, но зато способные рабы.

— Сколько?

— Двести.

— Откуда? — спросил он у другого.

— Из Литвы сто человек, смирные, послушные и простоватые как овцы, и с Кавказа двадцать.

— Я заберу всех по существующим ценам, со скидкою десять процентов.

Довольные, что сбывают весь товар разом, работорговцы охотно согласились.

Батичелли приказал позвать своего приказчика. Явился Елевферий; он еще постарел и гораздо больше, чем можно было бы постареть за прошедший промежуток времени. Произошло это из-за тяжелого плена у турок. Если бы рабство его продлилось еще месяц, он не выдержал бы, при его старости, но в Наполи-ди-Романья, работая на берегу, он увидел сходившего с галеры Николая, вскрикнул от радости, чем обратил на себя внимание синьора Батичелли и был выкуплен за бесценок, как негодный раб. Николай предложил ему остаться у него приказчиком, на что преданный Елевферий с радостью согласился.

— Послушай, Елевферий, — обратился к нему Батичелли, — зафрахтуй судно для перевозки пленных в Хаджибей, этот путь более безопасен, а там выдай им немного денег, чтобы было на что добраться до родины, а горцев оставь до первой оказии, с которой препроводи их в Тамань.

— В какую Тамань, кирие?