П. Филео: Падение Византии

— Нет, нет… не то… герцог, да перестаньте же пить так убийственно спокойно вино! Разве можно быть спокойным, когда рядом с вами лежат эти напечатанные листки! — говорил нервно Дука. — Тут не поход! Тут происходит нечто важнее похода на турок… тут… Да тут, герцог, — крикнул Максим, — орудие для похода против варварства, какое бы оно ни было!

Герцог удивленно смотрел на молодого человека.

Максим сжал в руке прокламации папы.

— Герцог, теперь ведь жить стоит! Это ведь орудие, которым сражаться можно! Ведь с этим орудием наши дети, внуки и правнуки вернут золотой век!

Бледное лицо Максима покрылось румянцем, глаза горели восторгом. Герцог любовался вдохновленным и прекрасным его лицом.

— Герцог, — продолжал Максим, — с этими клочками напечатанной бумаги мы переживаем великую эпоху! Что значит смерть одряхлевшей Византии в сравнении с рождением этой новой силы.

Максим остановился. Выражение его лица вдруг изменилось, оно стало тем же кротким и спокойным, как и всегда, только безграничное счастье светилось в его ласковых глазах.

— А теперь, дорогой герцог, туда, в Неаполь, к ногам Инесы! Не может же быть, чтобы она была в монастыре?!

Умное лицо Орсини, между тем, приняло сосредоточенное, серьезное выражение.

— А ведь, синьор Массимо, вы не дипломат, а видите далеко.

— Герцог, кто смотрит под ноги, чтобы не упасть, тот и не упадет, но и не увидит, что происходит вдали. Итак, прощайте, герцог, я еду в Неаполь.

— От всего сердца, синьор Массимо, желаю вам счастливой дороги и овладеть сердцем, которое бьется только для вас.

Максим уже направился к выходу, но вдруг остановился.

— Я неблагодарный человек, герцог; мое вино не допито. Да здравствует тот неизвестный немец, который открыл печатание!

Дука поспешно направился к тому месту гавани, где обыкновенно останавливались суда, шедшие из Кандии, Фессалоник, вообще с востока, так как среди этих легче всего было отыскать такое, которое идет на запад.

Он бросился к Маритимо.

— Синьор, не можете ли вы сказать, нет ли в гавани судна, идущего в Неаполь в самом скором времени?

При этом Максим положил золотую монету на стол.

Маритимо стал поспешно перебирать бумаги, лежавшие на столе и висевшие на стенах.

— На завтрашнее утро, синьор, готовится большой генуэзский корабль, идущий из Смирны в Геную, с заходом в Неаполь и другие гавани; а в полдень, флорентийская галера с шерстью идет в Пизу и зайдет на пути в Неаполь.

— Это не скоро, — нетерпеливо перебил Максим; — может быть будут на пути через Бриндизи, с малой в нем остановкой?

— Может быть, синьор, но на это положиться нельзя, водная стихия не всегда покорна. Здесь ожидается венецианское судно с шелком для перегрузки в Неаполь и корабль из Фессалоник, но их до сих пор нет.

— Это ужасно, в такую минуту ждать, да еще генуэзца, они ходят как черепахи!..

— Зато основательно, — заметил Маритимо, очевидно, генуэзец.

— Как досадно, синьор, — вмешался слуга, слышавший их разговор, — час назад ушел корабль в Рим; на нем ехало семейство деспота морейского Фомы Палеолога. Бедные детки, маленькая синьорина Зоя бегала здесь; говорят, наш святейший отец принимает в них участие… их встречал кардинал Виссарион… бедные дети!..

Но Максим его не слушал далее; он что-то обдумывал.

— А что, почтенный, — обратился он к служителю, — можно нагнать этот корабль?

— На крыльях, разве, почтенный синьор?

— Нет, на веслах и парусах…

— Не знаю, синьор, разве рыбаки, те как чайки.

— Вот тебе, приятель, — Максим сунул монету, — скорее иди, собери охотников. Десять флорентинов, если нагонят.

Тот мигом бросился.

«Вероятно у молодого синьора крупное коммерческое дело», — подумал про себя Маритимо, опуская в кошелек монету.

Служитель бегал по берегу, выкрикивая предложение. Рыбаки в нерешительности пожимали плечами, наконец, нашлось человек пять молодых; заработок был очень соблазнителен.

— Ну, давай нам твоего синьора, сию минуту будем готовы!

— Ну, Андрео, командуй, — обратились они к одному молодому рыбаку, особенно живому и решительному.

Собралась толпа любопытных.

— Ох вы, бедовые, — иронически говорил старый рыбак, — воротитесь вы назад, да не с десятью флоринами, а с большим срамом, да потерянным временем.

— А ты, дядя, тоже не прочь бы, да кости стары стали!

— Оно правда, — ворчал тот, — вам-то легче; если ветер будет мал, вы свой из головы повыпустите, потому что он там попусту гуляет.