Шарль Диль: Византийская императрица

Перевод с французского

В первые годы шестого столетия танцовщица Феодора пользовалась в Константинополе громадным успехом.

О том, где она родилась неизвестно. Некоторые из позднейших историков называют ее родиной остров Кипр, знойную и страстную страну Афродиты; другие утверждают, что она родилась в Сирии. Как бы там ни было, она была привезена в Византию ребенком и выросла в атмосфере шумной и развращенной столицы. Но в продолжение целой жизни сохранила замечательную черту: в то время, как Юстиниан, уроженец дикой скалистой верхней Македонии, был вполне проникнут римским духом, Феодора всегда представляла чистейший восточный тип, преисполненная всеми фантазиями, всеми привычками, всеми предрассудками Востока.

Из какой она вышла семьи, также неизвестно. Легенда, проникнутая вероятно уважением к императорскому сану, до которого возвысилась позднее Феодора, сочинила для нее впоследствии целую генеалогию, знаменитую, или по крайней мере более или менее приличную, и дала ей в отцы почтенного сенатора. На самом деле она была, по-видимому, гораздо более скромного происхождения. Если же верить «Тайной истории», отец ее был бедняк по имени Акаций, сторож при амфитеатре, присматривавший за медведями; мать ее отличалась довольно легким поведением, как это часто случалось в закулисном мире цирка. У этой пары было три дочери: Комито, Анастасия, Феодора. Последняя дочь — будущая императрица, родилась приблизительно в 500 году.

Старожилы цирка нередко вспоминали потом, при каких обстоятельствах Феодора впервые появилась на арене. Акаций умер, оставив в большом горе и нищете вдову и трех дочерей, из которых старшей было всего семь лет. Чтобы сохранить за собою должность мужа, а с нею единственный кусок хлеба для всей осиротевшей семьи, мать не нашла другого средства, как сойтись с одним из своих знакомых, который, заняв место покойного, мог бы взять на себя роль главы семьи. Для того, чтобы привести этот план в исполнение, мать Феодоры должна была заручиться согласием Астерия, главного управителя, которому уже дали взятку со стороны, собираясь пристроить на место Акация другого кандидата. Стремясь восторжествовать над этой интригой, мать Феодоры решилась обратиться с просьбой о покровительстве к публике, и во время одного из представлений, когда в цирке было масса народа, она появилась на арене, ведя за руки трех украшенных живыми цветами крошек, которые с умоляющими жестами обратились к публике. «Зеленые» ответили на эту мольбу только громким смехом; к счастью, другая партия цирка, «голубые», всегда ловившая малейший предлог, чтобы составить оппозицию первой, поторопилась принять участие в семье покойного надсмотрщика медведей и сохранить за ней должность. Таково было первое соприкосновение Феодоры с народом, который она была призвана очаровать впоследствии; никогда не забывала она этого знаменательного дня своей жизни и, став императрицей, заставила «зеленых» дорого поплатиться за надменность, с которой они отклонили ее детские мольбы.

Итак, Феодора росла под присмотром матери, свободной от всяких нравственных предрассудков, в довольно сомнительном обществе посетителей закулисного мира цирка и получила таким образом достойную подготовку для своей будущей карьеры. Вдова Акация, чрезвычайно практичная женщина, предугадав будущую красоту дочерей, пристроила их к театру. Комито первая появилась на подмостках, и ее встретил блестящий успех. Феодора последовала за нею. Она рано выступила на сцене, еще несовершеннолетней, исполняя при старшей сестре роли наперсниц. Она появлялась вместе с Комито и в обществе, где красота артистки возбуждала всеобщее внимание. Попав почти ребенком в эту среду прожигателей жизни, Феодора рано познакомилась с ухаживанием мужчин.

Феодора была очень хороша собою. Ее почитатели утверждают, что она славилась безукоризненной царственной красотой, которая была выше всяких слов. По портрету, сохранившемуся в церкви св. Виталия в Равенне, нельзя конечно судить об этой обольстительной красоте, доставившей столько побед ее обладательнице. В длинной императорской мантии она кажется выше и строже, под тяжелой диадемой, почти совершенно скрывающей лоб, под неуклюжим париком, из-под которого едва виднеются черные косы, ее маленькое лицо с тонкими чертами, с несколько обострившимся прямым и тонким носом, носит на себе отпечаток какой-то суровой печали. Одна черта вполне отвечает описанию в этом поблекшем лице: под черной, почти соединяющейся вместе, прямой линией бровей сияют на портрете прекрасные черные глаза, о которых говорит Прокопий, освещая своим блеском все лицо.