М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

Четверо крестьян имели пасеку и общего козленка. В ожидании, пока он подрастет и его можно будет заколоть, они заранее условились, кому из них будет принадлежать левая передняя нога, кому задняя правая и так далее. Однажды козленок поранил одну из своих четырех ног. Будущий хозяин этой ноги взял и перевязал ее тряпочкой. Козленок некоторое время прыгал на трех. Как-то вечером он неловко приблизился к пламени костра, и повязка на больной ножке загорелась.

Бедный малыш стал метаться по всей пасеке, огонь попадал на камышовые крыши ульев, на стенки шалаша — и вся пасека сгорела. Владельцы трех здоровых козлиных ножек обвинили во всем четвертого своего товарища: это он должен возместить понесенный ими ущерб. Старик-судья Уори-дада решил дело в пользу обвинителей. Такое решение вызвало среди односельчан споры. А тут оказался поблизости Джабаги. Уори-дада обратился к нему с просьбой рассудить, кто прав, кто виноват. И тогда Джабаги сказал: «Козленок скакал и разносил огонь на трех здоровых ногах, раненая ножка в этом не участвовала. Значит, и отвечать за пожар и убытки должны хозяева трех здоровых ног. Они обязаны выплатить четвертую часть стоимости пасеки ее четвертому совладельцу». Все селение в один голос одобрило приговор Казанокова.

Канболет рассмеялся от души:

— Такой приговор — это как если бы на полном скаку выпустить стрелу из лука и сбить летящую птицу.

— Уж это ты слишком, добрый сын Тузарова! — с легкой укоризной возразил Джабаги. (Однако дотошный наблюдатель заметил бы, что слова открытой похвалы, если и не принимались умом Джабаги, то уж во всяком случае доходили до его сердца.)

…Утром Казаноков распрощался с Емузом и обитателями его дома. Канболету он сказал, чтобы тот ждал от него известий. И известий скорее всего благоприятных. Джабаги собирался немедленно отправиться к князю Кургоко.

Через несколько дней положение Тузарова станет ясным и недвусмысленным.

Прошло несколько дней, но посыльного от Джабаги не было.

В саду у Емуза полностью осыпались розовые лепестки яблоневого и сливового цвета. Солнце пригревало все сильнее, а тени под деревьями становились все гуще.

Склоны ближних нагорий теперь полностью утонули под сплошными зелеными купами дубняка, чинарника, дикой груши и ольхи.

Чегем бурливо вздулся меж утесистых берегов, побурел и озлобился. Значит, высоко в горах началось таяние снегов, а тут еще опрокинулась в небе какая-то посуда — и на землю обрушился ливень. Тесно становилось реке в своем ложе — того и гляди снесет перекинутые через нее шаткие мосты. Чегем глухо ревел — особенно громко по ночам — и с грохотом тащил по неровному дну огромные валуны.

Кубати подолгу возился в кузне у Емуза: то помогал мастеру, то работал над своими поделками. Каждый день они с Канболетом совершали прогулки по лесу, где упражнялись в стрельбе из лука. Чаще всего они ходили наверх, по «их» склону ущелья, на то место, где встретили Нальжан.

Канболет, не слишком разговорчивый и раньше, теперь почти все время молчал. Помалкивал и Кубати. Казалось, они думают об одном и том же и как-то по-новому присматриваются друг к другу.

Нечто новое можно было заметить и в отношениях между Нальжан и Саной. Девушка будто хотела спросить о чем-то важном у тетки, но не решалась.

Видно, слов подходящих не находила. Вот если бы тетя догадалась сама и ответила тоже не словами, а так, чтобы ответ можно было бы прочесть по ее глазам… Но в глазах у Нальжан стали появляться совсем уж необычные узоры: то промелькнет на едва уловимое мгновение беспомощная растерянность, а то гораздо чаще — и них застывает несвойственная для Нальжан упрямая строгость.

Веселой девчонке Сане жилось, конечно, куда легче и приятнее, чем ее уже не юной тетке. Ведь юность пьет взахлеб радости раннего солнечного утра и не думает о том, какая погода наступит к полудню и не грянет ли гроза к вечеру.

Вот и сейчас наша Сана, до предела счастливая, с тайным торжеством сжимает в кулачке кольцо с четырьмя зернышками бирюзы, которое смастерил Бати.

Ах, если бы кто видел, как вдруг задрожали его руки, когда он сам пожелал надеть колечко Сане на палец и взял ее руку в свою! Он бросил тогда колечко ей в ладонь, сказал что-то неразборчивое и быстро скрылся в саду. Сана с тех пор и носит подарок зажатым в кулаке. А если для какого-либо занятия ей понадобятся обе руки, девушка прячет перстенек за щеку. Но об этом она в жизни никому не проговорится.