М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

Одобрительные возгласы и вежливый смех оглашали кунацкую после высказываний Атажукина и Ахлова.

— Клянусь, правда! Мы с урусами по породе близкие, хотя дамыги на нас разные?

— А с татарами и турками — мы кони разных пород!

— Точно, разных, хотя пророк одним тавром нас прижигал!

— А когда-то ведь у нас с русскими и вера была общая!

— Греческая религия у кабардинцев даже намного раньше была, чем у русских.

Только Ислам-бек Мисостов недовольно кривил тонкие капризные губы, а Кургокин мрачно вперил свой взор в стоявший перед ним серебряный потир.

Черкасский улыбнулся, казалось, улыбкой добродушной, примиряющей и даже немного застенчивой, сам же с волнением ждал, что скажет Джабаги Казаноков.

Джабаги заметно изменился за последние четыре года. Черты лица стали резче, глаза смотрели строже, не так весело, как раньше. В черной бородке уже появились белые нити.

Все голоса, будто по взаимному соглашению, вдруг умолкли, а все взгляды обратились на Казанокова. Стало тихо.

Джабаги медленно поднялся со своего места. Посмотрел в сторону открытого дверного проема. Из темноты доносился тысячеголосый лягушачий орэд.

— Разгомонились, как татарское войско на привале, — сказал чуть задумчиво Казаноков. Прозвучал негромкий короткий смех, всколыхнулись огоньки свечей, и снова стало тихо: о чем поведет речь тридцатилетний старейшина?

— Многие из вас видели древние памятники на берегах Зеленчука и Этоко, — начал Джабаги. — Им более тысячи лет. Надписи, вырезанные на этих каменных обелисках, сейчас никто уже не может прочесть. А ведь там выбиты греческими знаками кабардинские слова. Наши предки, чье наследство нам не позволили сберечь, тогда владели письмом… Теперь благодаря стараниям Турецкой державы и ханства Крымского мы не имеем ни своего письма, ни прежней веры.

— Аллах покарает тебя за эти слова, Джабаги! — не выдержал Мисостов.

Казаноков ответил добродушно:

— Возможно, Ислам-бек, возможно. Так же, как тебя за твои слова покарает Иисус. Но я продолжу, с твоего разрешения, князь. Итак, взамен неисчислимых утрат — и ценой губительного сокращения численности нашей — мы получили ислам. Те, кто загораживает нам свет, идущий от более просвещенных народов, хотели бы вечно держать нас в темноте и рабской зависимости. Турки и крымцы теперь лицемерно объявляют кабардинцев своими родственниками по религии. То, что они раньше брали у нас силой, расплачиваясь за это кровью немалой, в будущем намереваются брать задешево. Испокон веков более сильные мусульманские державы стремились превращать слабые соседние государства (даже исповедующие тот же ислам) в свои хлебные закрома, скотные дворы, в свои конюшни и воинские становища, откуда можно черпать молодые свежие силы для все новых и новых походов.

— Но ведь это для священных походов! — прервал Кургокин.

— Казауат! [190] То же, что и газават, — священная война. — значительно произнес Мисостов. Насмешливая улыбка тронула губы Джабаги:

— Прежде чем убить собаку, ее объявляют бешеной. Любой казауат — это поход за чужим добром. Вы знаете, с чего началась «священная война» пророка Магомета? С ограбления мирного купеческого каравана корейшитов!

— Ты хочешь быть в рабстве у русских? — не унимался Мисостов.

— Нет, — возразил Казаноков. — Хотя у нас и распространился ислам, что означает «покорность», но никогда это свойство не было присуще адыгам. Покорность — это не наш обычай, князь Ислам! — Джабаги выделил ударением имя князя и, как бы случайно, забыл произнести окончание «бек». — Мы — народ малочисленный, но не слабый. И даже приняв мусульманскую религию, наш народ никогда не станет следовать тем предписаниям, которые унижают честь и достоинство человека, будь это женщина или ребенок, христианин или язычник. Да и царь Петр хочет не поработить нас, а дружить с нами. Мы не должны будем ему платить ясак или давать ясырей. Наоборот, он сам собирается платить нашим старшим жалованье. А что должны мы? Помочь ему, когда турки и татары вновь нападут на низовые русские земли; если же нападут на нас, мы тут же получим помощь незамедлительную от него. Ему нужно только знать, что здесь, между Ахыном и Хазасом, живет верный друг. Надо ли еще доказывать, что самой судьбой, еще во времена царя Ивана, адыгам предначертан был единственно правильный путь — идти вместе с русскими, а не с их извечными врагами. Незачем нам искать дальних родственников, когда у нас рядом — добрый и сильный старший брат!