М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

— Я об этом догадываюсь, — осмелился заявить Кубати.

Хатажуков не обратил внимания на то, что юноша высказался, когда его не спрашивали.

— В твоем возрасте обычно не задумываются о будущих опасностях, а пережитые забывают на следующее утро. Так о чем же ты все время размышляешь, почему вид у тебя либо сосредоточенный, либо рассеянный? Не замешано ли здесь некое существо, перед которым всякое оружие, а подчас мужская отвага бессильны?

Кубати побледнел, в горле у него что-то застряло, дышать стало тяжело.

— Я… я нё совсем пони…

— Понимаешь! — уверенно возразил Кургоко. — Завелась, наверно, на том берегу Шеджема юная Адиюх [165] каб. — белорукая. Красавица из кабардинского эпоса. Высовывая руки из окна замка, она помогала в кромешной ночной тьме найти своему возлюбленному брод через реку. с глазами, как у телки? — князь вдруг вспомнил личико Саны, удивился про себя и почему-то встревожился, будто ему сообщили неприятную весть.

Меньше всего хотелось бы сейчас Кубати говорить на эту тему. Он благоразумно откладывал объяснение с отцом на то время, когда закончится битва с татарами. Еще неизвестно, что произойдет во время сражения и какие будут последствия войны. Юноша напрягал свой изворотливый ум, но никак не находил нужного ответа — ведь лгать ему тоже не хотелось, как не хотелось и откровенничать.

Спас положение неизвестный всадник, нещадно погонявший измученного коня и, по-видимому, спешивший как можно скорее встретиться с Хатажуковым-старшим.

— Мне сказали, что князь Кургоко с сыном прогуливают коней в этой стороне — и я сразу сюда! — хрипло выкрикнул всадник вместо приветствия.

Он говорил по-кабардински с заметным татарским акцентом, да и по лицу в нем сразу же можно было узнать татарина. Но Кубати узнал в нем еще и старого знакомца Халелия, хотя тот и виду не подал, что они встречаются не впервые.

Юноша тоже остался невозмутимым: вспомнил, что их с Канболетом крымский приятель придерживается очень мудрого правила: не выскакивать без нужды со своими познаниями, особенно если имеешь дело с сильными мира сего.

Много лег не видел Хатажуков бывшего своего конюха, но память не подвела князя.

— Каким добрым ветром тебя занесло в наши края, Халелий? Кургоко улыбался с добродушным спокойствием, но почувствовал, будто чья-то мягкая тяжелая лапа наступила ему на сердце.

— Не добрый ветер, Кургоко-паша, не добрый, а злой ветер! — Халелий горестно покачал головой. — Каплан-Гирей уже на кавказском берегу.

— Когда выступает войско? — деловито осведомился князь.

— Уже выступило. Движется, правда, медленно.

— Идут только крымцы?

— И крымцы, и большой отряд ногаев, и те татары, что осели на побережье. На этот раз они даже не опасаются шапсугов, убыхов и других ваших братьев. Во всем войске тридцать тысяч человек.

— Тридцать тысяч… — устало повторил Кургоко. — Похоже, они хотят раз и навсегда обескровить нас… Чтоб не было сил поднять голову…

— Да. Так хочет и турецкий султан.

— А ты, мой добрый Халелий, приехал предупредить… Почему?

— Это нехорошая война. Это не совсем война. Не спрашивай, Кургоко-паша…

— Хорошо. Куда же ты теперь?

— К балкарцам поеду. Подальше в горы. Там буду жить… — Халелий тяжело вздохнул.

— Возьмешь у меня с полсотни овец…

В тот же день хатажуковские гонцы скакали по дорогам Кабарды, сообщая о назначенном князем-правителем месте немедленного сбора всех, кто считает себя адыгом и способен владеть оружием.

К неописуемой радости Кубати, отец послал его к аталыку — пусть соберет людей, сколько может, и заедет по пути за Казаноковым. Вдогонку князь крикнул:

— Не забывай, что конь твой — не альп [166] Крылатый сказочный конь из кабардинского эпоса. , и не гони его так, чтоб он летел, словно на крыльях.

Канболет был очень рад возвращению в емузовский дом, в котором мог жить почти на правах хозяина. Правда, в этом доме временно поселилась и почтенная супружеская чета знакомых тлхукотлей — это у них лежал Тузаров после ранения — и потому ни один даже самый строгий ревнитель приличий не стал бы теперь опасаться за честь молодых женщин, сестры и дочери Емуза. Радовало Канболета и то обстоятельство, что вернулся он не с пустыми руками: князь Кургоко наградил его не хуже, чем награждали любого аталыка. Получил он сотню овец, три пары длиннорогих волов ногайских, молодую кобылу лучших кровей, пистолет с колесцовым замком, турецкий ятаган из лучших и наконец унаута лет сорока, тоже из лучших: умел этот Хамац хорошо за скотиной ходить.