Давид Шахар: Сон в ночь Таммуза

– Ты просто дикарь, – заорала она на него. Лицо ее было пунцовым от злости. – Ты все время дерешься. Набрасываешься на всех.

– Но они начали… – пытался защищаться Таммуз, – они ни разу не дали мне достроить…

Тут лишь воспитательница заметила разбросанные кубики.

– Кто принес сюда кубики из детского сада?

– Я, – сказал Таммуз в надежде, что сейчас восторжествует справедливость. – Я принес мешочек с кубиками сюда.

– Ах так, – покачала она головой. – Кто дал тебе право выносить игрушки из детского сада? Я ведь ясно сказала, что запрещено выносить что-либо! Придется мне вызвать твою маму.

Тут она обнаружила дыру в крыше и добавила:

– Я вообще запрещаю вам здесь играть. Это опасно. Мы стоим на плоской крыше без перил, и вы можете свалиться вниз. Не понимаю тебя, Таммуз! Не достаточно того, что ты ходишь без разрешения, в одиночку, в разных опасных местах, ты еще тащишь за собой других детей и мешаешь их завтраку. А теперь дай мне кубики, и мы все вместе пойдем и присядем под кипарисом, чтобы закончить завтрак.

Описывая всё это, Таммуз вовсе не думал предаваться воспоминаниям времен детского сада, а просто пересказывал написанную им одноактную пьесу. В те дни он мечтал снять фильм и говорил о том, что если ему не удастся достать необходимое для этого оборудование – не знаю, существовало ли оно вообще в те дни в Израиле, – он попытается снять немой фильм типа комедии, подобный короткометражкам Чарли Чаплина, одержимым поклонником которого он был. Вдобавок к событию, случившемуся в детском саду, в пьесе был некий сон, который неоднократно посещал его в этот последний год учебы в средней школе. Я был тогда членом классного комитета, и мне было поручено собрать материал к выпускному вечеру. Таммуз вовсе не думал о постановке своей комедии на вечере, а размышлял над сценарием к фильму в стиле Чарли Чаплина, режиссером и главным актером которого будет он сам. Но, так как я обратился к нему, рассказал мне сюжет одноактной пьесы, сложившейся в его воображении то ли в виде киносценария, то ли в виде театрального спектакля, и даже дал мне ее почитать. Не знаю, почему он озаглавил её – «Видение»: что-то в этом названии было одновременно и обветшавшим и как бы вывихнутым, выпадавшим из рамок времени и места, ничего не говорящим юному современнику тех лет.

Итак, «Видение».

Таммуз находится в ярко освещенном зале, подготовленном к некому празднеству, быть может, и выпускному вечеру с получением аттестатов и грамот. Он строит «арку победы», под которой должна пройти процессия получающих аттестат зрелости. В общем-то, арка эта не из камня, подобно арке Тита или Наполеона, а декорация к представлению и сделана из цветных деревянных щитов. Истекая потом, он снимает с себя одежды, оставаясь в одних шортах. Несмотря на все усилия, он не может построить арку, ибо ее без конца рушат те, для которых он ее строит, сбивая столбы и щиты. На миг кажется, что столбы стоят прочно, и надо лишь увенчать их сводом, но люди, идущие со всех сторон и во всех направлениях, бьют ногами по недостроенному сооружению, рушат его по дороге, главным образом, в буфет. Бросает он рухнувшую арку и устремляется за ними. Все толпятся вокруг стола, хватают еду и питье. Он тоже пытается пробраться к столу и схватить что-то, но ему не дают. Бросают на него недоуменные взгляды, потрясенные его наглостью. Что он тут делает среди них? Кто разрешил ему сюда войти? И тут он понимает, что ему нельзя здесь быть, ибо у него нет красного пояса. Нет у него права тут быть, ибо он не совершил пробег с препятствиями на рядом расположенном стадионе. У входа стоит то ли администратор, то ли инспектор, следящий за теми, кто вошел, и дает красные пояса совершившим пробег. Таммуз выходит на дистанцию, но во время бега шорты начинают у него спадать, ибо нет у него никакого пояса, ни обычного, ни тем более красного. Он пытается бежать, придерживая шорты одной рукой, но занятая рука не дает ему возможности прыгать через препятствия. Тогда он возвращается в зал искать какую-нибудь веревку – подпоясать шорты. У дверей он видит подходящую проволоку, повисшую на крючке. Срывает ее с крючка, подвязывает шорты, и тут выясняется, что гирлянда цветных лампочек, подвешенных на сорванном им проводе, начинает падать. Он тянет оставшуюся часть провода, с трудом цепляет его за крючок, выскакивает на дистанцию и преодолевает его на одном дыхании. Вернувшись, он не находит администратора, который распределяет красные пояса. Оглядывает он из-за дверей зал и видит того, вместе с другими людьми пытающегося вернуть на место гирлянду цветных лампочек, валяющихся на полу. Таммуз хочет помочь, тянет гирлянду, но тут администратор орет на него и выдворяет из зала. По его движениям и гримасам Таммуз, понимает, что наказан за вход без разрешения и красного пояса, за разрушение гирлянды цветных лампочек, за возникший полный хаос, ибо из-за сильного гнева из уст администратора не выходит ни одного ясного слова, кроме рыка, крика и хрипа. Он пытается схватить Таммуза, чтобы вышвырнуть его наружу, и тут краем глаза Таммуз замечает предназначенный ему пояс под столом. Он вырывается из рук администратора и проскальзывает между ног праздничной толпы под стол, тянет вниз скатерть, прикрывающую его, надевает красный пояс, отирает пот с лица краем скатерти и вздыхает с облегчением после всего, что произошло. И тут с радостью замечает, после того как глаза привыкли к темноте, горку кубиков, из которых можно построить великолепный дворец. Пока он ощупывает кубики, кирпичики, арки, овальные крыши, шпили колонн, притолоки – над ним накапливаются, толкутся звуки жевания, кусания, глотания, сосания, хохотки и шепотки готовящихся козней. Дыхание его замирает от внезапного страха. Ведь это те два хулигана, которых он выгнал с площадки своего строительства. Они прячутся под прикрытием скатерти со всем, что стащили со стола, а теперь замышляют выхватить у него коробку с кубиками. Тут же он вырывается вместе с коробкой на свою строительную площадку, они же – за ним следом. Он оставляет коробку на краешке плоской крыши, поворачивается и набрасывается на них. В пылу драки он чувствует, что кто-то тянет его сзади и пытается ударить, чтобы помочь тем, двоим одолеть его. Он отбрасывает его ударом локтя, и только после того как те двое убегают, оборачивается. Худенький, дрожащий от страха мальчик, стоит на коленях в углу плоской крыши, над провалом, и умоляет: