Давид Шахар - Сон в ночь Таммуза

Ноги несли его к тому месту русла, где долина Иегошуафата (долина Последнего Суда), сливалась с долиной Геенны, и вместе они выполаживались в долину Привидений, к тому излюбленному им скалистому участку у подножья старого масличного дерева, с которого он любил следить за луной, восходящей из-за Масличной горы. И тут он снова замер. Именно на той скале, на которой он собирался присесть, уже сидел тот самый, но уже обретший плоть силуэт. Он опередил Габриэля, заняв любимое им место. И внутренняя струна ослабела, свернулась клубком. Обернулась языком, который изменился, словом, которое изменилось с изменением времени, места и везения: вот же, кто-то захватил мое место.

Место, которое, пока здесь жили мои праотцы, древние евреи, властвующие в своей стране, было Местом: этим местом, моим местом, твоим местом. Но с того момента, как они потеряли власть над своим Местом, с момента, когда они превратились в подчиненных, рассеянных, с момента, когда любое место, включая и Эрец-Исра-эль, обернулось для них изгнанием, место это занял Всевышний, тот самый, у которого нет ни плоти, ни образа. Но именно место было милосердием для нас, именно оно сломало ярмо на наших шеях и привело к себе, в нашу страну. А до тех пор Место потеряло для нас значение. И всё, связанное с ним, – его краски, цвета, запахи, ветры, голоса, эхо, волны – всё лишилось для нас значения. Потому и я, думал Габриэль, похож на пса, который вынюхивает все уголки, делает круги, пока не найдет место, точное и приложимое к душе, и там свернется клубком, найдя самое удобное положение для тела и вынюхивающих все вокруг ноздрей. Проблема лишь в том, что место это нашел другой пес, тоже вынюхивающий ночь, волшебство луны и колдовство древности. Что ж, следовало обогнуть это существо и продолжать свой путь. И вдруг он замер. Белла! Ну конечно, ведь она живет в этом квартале Ямин Моше, в доме, рядом с домом Берла, в старом квартале Монтефиоре, называемом «жилищем безмятежных». Она рассмеялась, и смех ее в этой тиши казался колокольчиком на шее овечки дальнего стада.

– Чего это вдруг ты меня зовешь – Белла? – сказала она, не шелохнувшись.

– Вовсе не вдруг.

– А для меня сейчас – вдруг.

– Как бы ты хотела, чтоб я тебя назвал?

– Это и вправду странный вопрос, – сказала она негромко, словно пытаясь понять какой-то отдаленный намек, обозначившийся в этот странный час в этом странном месте, и прядь ее черных волос упала на лоб. И он тут лишь заметил, что она сняла платок, тряхнув головой, и волосы раскатились волной на плечи. – Теперь я хочу, чтобы ты назвал меня настоящим моим именем.

– И что это за имя… теперь?

Она снова с какой-то необычной вольностью стала смеяться, заразив и его смехом, и наконец-то пригласила сесть рядом, на краешек скалы.

– Имя мое… теперь, – сказала она медленно отчетливым голосом, как учительница, объясняющая простую и ясную вещь ученикам, плохо осваивающим предмет, – имя мое точно такое же, каким оно было на заре.

– И каким оно было на заре?

Она кинула на него лукавый взгляд и повела пальчиком: «Ты явно упрямишься понять. Ты хочешь, чтобы я сказала тебе то, что ты знаешь, но уста твои не хотят это произнести».

– Клянусь, – сказал он с нарастающим внутри беспокойством, – что понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Имя мое на заре было – Утренняя звезда – Аелет ашахар. Таким оно и осталось с появлением звезд.

– С каких пор ты начала себя так называть?

– Не я, а он начал со мной, когда небо побледнело, и звезды стали исчезать одна за другой.

– А ты вовсе не…

– Не могу сказать, что вовсе не… Я ждала его. Он обещал появиться в удобное для нас время, и я знала, что он выполнит свое обещание. Вот он и явился точно в тот миг, когда я его ожидала.

– То есть, – прошептал Габриэль, и шепот его был прерывист от неожиданно ставшего затрудненным дыхания, усилившегося сердцебиения после услышанных от нее столь откровенных слов, – ты ждала, чтобы он пришел соблазнить тебя?..

Она соскочила с камня и простерла руки к восходящей луне:

– Ему не надо было даже напрягаться… Ресницы…

– Какие ресницы? – вскочил и он, став с ней рядом. И вновь она залилась смехом.

– Ресницы зари, – сказала она, – стоит ему приподнять ресницы, как я просто таю, но ты уже это забыл. Ты даже не помнишь о его существовании. Ты встаешь так поздно, что с тобой случилось то, что случилось с этим человеком.

– Каким человеком?

– Этим несчастным и проклятым, который надеялся на свет, а его нет. И не заметил он ресниц зари.