Генри Джеймс - Крылья голубки

– Сообщение, о котором я говорю, никак не может – если вести речь о дате – относиться к этим последним дням. Хотя штемпель, а он вполне разборчив, к ним относится: но ведь даже подумать невозможно, учитывая все другое, чтобы она написала…! – Он замолк, глядя на свою собеседницу, словно она и так могла понять.

Понять оказалось легко.

– На смертном одре? – Но тут Кейт на миг задумалась. – А разве мы не согласились, что нет и не было на свете никого, подобного ей?

– Да. – И, глядя поверх ее головы, он вполне четко произнес: – Да, на свете нет и не было никого, подобного ей.

Кейт, в своем кресле, по-прежнему неподвижная, подняла глаза, чтобы через не поддающееся осознанию пространство встретить его взгляд. Когда наконец Деншер опустил глаза и их взгляды встретились, она задала еще вопрос:

– А разве дальнейшее не зависит хоть немного от того, о чем сообщение?

– Немного – возможно. Но совсем мало. Это просто какое-то сообщение, – сказал Деншер.

– Ты хочешь сказать – письмо?

– Да, письмо. Адресованное мне – ее рукой. Почерк ее – это безусловно.

Кейт задумалась.

– Ты так хорошо знаешь ее почерк?

– О, очень.

Похоже было, что его тон, как ни странно, вызвал ее следующий настойчивый вопрос:

– Ты получил от нее много писем?

– Нет. Всего три записки. – Теперь он говорил, глядя ей прямо в лицо. – И очень, очень короткие.

– Ах, сколько – не имеет значения, – ответила Кейт. – Трех строк достаточно, если ты уверен, что помнишь.

– Уверен, что помню. Кроме того, – продолжал Деншер, – я помню ее почерк и по другой причине. Мне кажется, я припоминаю, что ты показывала мне одну из ее записок – специально для этой цели. А потом она сама что-то для меня переписывала.

– О, – откликнулась Кейт чуть ли не с улыбкой, – я же не спрашиваю тебя подробно о твоих резонах. Одной важной причины вполне достаточно. – К этим словам она все же добавила, как бы не желая говорить с раздражением или с невольной иронией: – И что же, ее почерк выглядит как обычно?

Деншер ответил, словно желая улучшить эту характеристику:

– Он прекрасен.

– Да, он был прекрасен, – считаясь с его желанием, согласилась Кейт и добавила: – Ну, для нас ведь не новость, что она была грандиозна. Так что все возможно.

– Да, все возможно. – Казалось, он с поразительной охотой ухватился за эти слова. – Так я себе и говорю все время. И верю, что ты, – опять не вполне понятно объяснил он, – еще больше чувствуешь это, чем я.

Кейт ждала, что он скажет еще что-то, но Деншер, по-прежнему держа руки в карманах, снова отвернулся и на этот раз подошел к единственному в комнате окну, где занавеси, в отсутствие зажженных ламп, не были задернуты. Он всматривался в освещенный фонарями туман, с головой уходя в узкую и убогую лондонскую улочку, – ибо он чувствовал ее убогость на фоне другой своей ассоциации – так же, как он под взглядом миссис Стрингем с головой уходил в широкую перспективу Большого канала. И теперь в его сознании-свидетеле перед ним предстало, что когда в предыдущий раз его вынуждали занять подобную позицию, глубина его внутреннего сопротивления необходимости отречься от Кейт и была тем, что дало ему силы действовать. Его собеседница, ожидающая теперь его слов, в тот раз ждала, что он пообещает ей все сделать; он же тогда с гневом подумал о бессмысленности такой надежды.

Кейт, со своей стороны, в эти минуты задержала внимание на плечах и спине Деншера, которые он столь фамильярно к ней обратил, задержала внимание, как бы изучая их выражение, намекающее на до сих пор не высказанное, на отсутствующие связи, какие ей вечно приходилось выявлять. Результатом ее напряженного внимания было то, что она опять взяла управление на себя:

– Ты получил то, о чем ты говоришь, вчера вечером?

– Придя с Флит-стрит на час раньше, чем обычно, я обнаружил его на столе, среди нескольких других писем. Но мои глаза сразу, поразительным образом, увидели именно его – сразу, еще от двери. Я его узнал, понял, что это такое, даже его не коснувшись.

– Это можно понять. – Кейт слушала Деншера с уважительным вниманием. Однако тон его был настолько необычен, что она тотчас добавила: – Ты так говоришь о нем, будто так его и не коснулся.

– О, конечно коснулся! Я чувствую себя теперь так, будто с тех пор только и делаю, что его касаюсь. Я очень крепко, – продолжал он, как бы желая выразиться яснее, – держу его в руках.

– Тогда где же оно?

– О, оно здесь, со мной.

– И ты принес его, чтобы показать мне?