Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

С первого дня этой кампании сын атамана Платова, сидя на превосходном белом коне, доставленном из Украины, был верным соратником своего отважного отца и всегда шел впереди всех казаков. О его мужестве и бесстрашии нам часто рассказывали те, кто шел в авангарде. Этот прекрасный молодой человек был кумиром своего отца и надеждой своего воинственного народа, который, как ожидалось, в будущем будет подчиняться ему. Но судьба распорядилась иначе. В отчаянной кавалерийской стычке между князем Понятовским и атаманом Платовым у Вереи, поляки и русские, подогреваемые извечной ненавистью, сражались яростно. Возбужденные духом битвы, они не желали уступать друг другу ни в чем, и обе стороны потеряли многих храбрецов, благополучно переживших множество сражений. Платов, видя, как гибнут его лучшие солдаты, забыл о своей безопасности и оглянулся вокруг, ища своего любимого сына. Тут и наступил момент, когда несчастный отец почувствовал, что жизнь иногда бывает хуже смерти. Несчастный юноша вернулся из самой гущи боя и готовился начать новую атаку, когда его пронзила уланская пика.

В этот момент появился его отец и, желая помочь, кинулся к нему. Увидев своего любимого отца, сын глубоко вздохнул и, наверное, в последний раз заверил бы его в своей любви и верности, но в тот момент, когда он попытался заговорить, силы оставили его, и он умер. А Платов, не в силах сдержать слез, удалился в свою палатку, чтобы дать волю своим чувствам. Ему казалось, что жизнь кончена, он закрылся и никого не желал видеть. Наутро появились казачьи командиры, они горевали и просили атамана позволить им оказать последние почести его сыну. Отважный молодой человек, лежал на медвежьих шкурах. Каждый командир становился на колени и почтительно целовал руку юноши, который, если бы не преждевременная смерть, стал бы одним из величайших героев. После того, в соответствии с их обычаями, была панихида, а потом, уже без участия отца, они торжественной процессией отнесли его тело на ближайший, поросший кипарисами холм, где его следовало похоронить.

Казаки, выстроились вокруг могилы и стояли молча, опустив головы. И в тот момент, когда земля навсегда разлучала их с сыном своего вождя, они дали ружейный залп. Затем, держа лошадей под уздцы, они медленно и торжественно сделали круг вокруг могилы, держа пики острием к земле.

Победа под Малоярославцем открыла две печальные истины: во-первых, что русские еще весьма сильны, получают многочисленные подкрепления, и сражаются так упорно, что у нас уже не осталось надежды на какие-либо победы. «Еще пара таких сражений, – говорили солдаты, – и Наполеон останется без армии». Вторая истина состояла в том, что отступление будет нелегким, поскольку противник опередил нас и перекрыл нам пути на Медынь, Юхнов и Ельню. Он вынуждал нас отступать по Смоленской дороге, или другими словами, по пустыне, которую мы сами же и создали. Кроме того, мы узнали, что впереди нас ожидают войска, присланные из Молдавии, а корпус Витгенштейна движется на воссоединение с ним.

После этого кровавого сражения все, кто формировал свое мнение, опираясь только на слухи, предполагали, что мы пойдем на Калугу и Тулу. Но когда они увидели, что сильный авангард противника вместо того, чтобы следовать в этом направлении, обошел нас справа и пошел на Медынь, те из них, кто разбирался в тактике и маневрах, поняли, что русские разгадали замыслы Наполеона, и нам срочно нужно прибыть в Вязьму, намного раньше русских. Разговоры о Калуге и Украине прекратились, нам нужно было безопасно отступить по Боровской дороге. После принятия решения об отступлении 4-й корпус двинулся первым, оставив в Малоярославце весь 1-й корпус и кавалерию генерала Шастеля. Эти войска должны были сформировать арьергард и двигаться за нами на расстоянии одного дня пути.

26-е октября. По дороге мы видели, к чему привела нас печальная и памятная победа в Малоярославце. Кругом попадались брошенные фургоны, поскольку не было лошадей, чтобы везти их, а также остатки других военных повозок, сожженных по той же причине. Такие потери уже в самом начале нашего отступления, предвещали нам очень печальное будущее. Те, кто вез с собой добычу из Москвы, дрожал за свои богатства. Главным образом мы беспокоились, видя плачевное состояние остатков нашей кавалерии, и меланхолично прислушивались к частым взрывам наших зарядных ящиков, звучавших издалека, подобно грому.