Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

Успех дня был очевиден – мы заняли город, и все высоты, 5-я дивизия 1-го корпуса занял место слева от нас, а 3-я дивизия заняла после сражения лес, расположенный справа. До девяти часов вечера не прекращалась стрельба наших батарей и пехотинцев по очень близкому неприятелю, но, в конце концов, ночь и исключительная усталость положили конец этой кровопролитной битве. Было уже почти десять часов, когда вице-король и его штаб смогли позволить себе отдохнуть после стольких трудов. Мы расположились под Малоярославцем, между городом и рекой Лужа. Остальные отряды расположились на всех позициях, которые они так славно отбили у неприятеля.

На следующий день мы поняли, что упорство, с которым русские старались выбить нас из Малоярославца, было вызвано их намерениями обойти нас справа, чтобы прийти в Вязьму раньше нас. Они были убеждены, что наш марш на Калугу был лишь обманным маневром с целью скрыть истинный маршрут отступления. Около четырех часов утра принц был уже в седле. Мы поднялись на возвышение, с которого было видно поле битвы, и увидели равнину, сплошь покрытую казаками, их легкая артиллерия обстреливала наши войска, а слева находились три больших редута. Накануне вечером они установили на каждом из них пятнадцать или двадцать пушек, с помощью которых они защищали правый фланг Кутузова, предполагая, что мы будем активнее действовать именно там. Около десяти часов стрельба ослабела, а в двенадцать прекратилась полностью.

Внутренний вид Малоярославца представлял ужасное зрелище. При входе в город, мы видели то место, где погиб генерал Дельзон и посетовали, что его славная карьера была так жестоко оборвана столь преждевременно. Также мы и помянули его брата, который стараясь спасти его, сам был смертельно ранен. Чуть дальше нам показали место, где был ранен генерал Фонтан, а и у подножия холма, мы увидели гренадеров 35-го пехотного полка, воздававших последние почести своему храброму полковнику.

Города, в котором мы сражались, больше не существовало. Мы даже не могли различить линии улиц, так много было трупов. На каждом шагу нам попадались оторванные руки и ноги, валялись раздавленные колесами артиллерийских орудий головы. От домов остались только дымящиеся развалины, под горящим пеплом которых виднелись человеческие скелеты и отдельные кости. Множество больных и раненых, покидая поле битвы, укрывались в этих домах. Выжили немногие, их лица были обожжены, волосы и одежда страшно обгорели. Жалобно они умоляли нас или помочь им, или прикончить, тем самым избавив их от невыносимых страданий. Даже самые жесткие из нас были тронуты этим печальным зрелищем и, поспешно отворачиваясь, не могли сдержать слез. Все мы содрогались от ужаса при виде несчастий, которым деспотизм подвергает человечество, и нам казалось, – вернулись те варварские времена, когда успокоить богов можно было только, принося им человеческие жертвы на кровавых алтарях.

Около полудня Наполеон со своей многочисленной свитой хладнокровно осматривал поле боя, и совершенно спокойно, без эмоций, слушал душераздирающие крики несчастных раненых, умолявших о помощи. Но даже этот человек, с 20-летнего возраста привыкший ко всем ужасам войны, не мог, войдя в город, подавить свое удивление тем ожесточением, с которым сражались обе стороны. Даже если бы он захотел продолжить свой поход и идти на Тулу и Калугу, опыт этой битвы удержал бы его. Даже вопреки своей бесстрастности ему пришлось отдать дань справедливости храбрецам. Он сделал это, похвалив 4-й корпус за храбрость, и сказал наместнику: «Честь этого славного дня всецело принадлежит вам».

Пока мы оспаривали у врага право на Малоярославец, более 6 000 казаков неожиданно напали на штаб-квартиру Императора в Городне [125] Городня – теперь часть СП «Кривское», Калужская обл., Россия. – Прим. перев. и увели с собой шесть пушек, которые были размещены недалеко от деревни. Герцог Истрийский (Бессьер), прихватив с собой Гвардию, немедленно погнался за ними и отбил пушки. Казаки были изрублены на куски и рассеяны, но один из их многочисленных отрядов напал на обоз 4-го корпуса и, наверное, захватил бы его, если бы Итальянская конная Гвардия не проявила себя так же бесстрашно, как и Императорская Гвардия. Высокую роль в этом деле сыграло хладнокровие Жубера, командовавшего обозом. Его окружили казаки, у него не было возможности покинуть свой экипаж, но он выхватил саблю и сражался до тех пор, пока не прибыла помощь.