Грегор Самаров - За скипетр и корону

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она живо. Голова ее приподнялась с пурпуровой подушки, и глаза уставились на мужа с поражающей выразительностью.

– Я хочу этим сказать, – проговорил он грубо, – что отправлю к Штилову твое письмо к графу Риверо и его ответ.

Она вонзила розовые ногти в нежные руки и на минуту задумалась.

– Где письма, о которых ты говорил? – спросила она холодно.

– Хорошо припрятаны, – отвечал он лаконично.

– Я тебе не верю. Откуда ты мог взять мое письмо к графу?

– Ты готовилась ему отвечать. Его письмо и твое лежали на твоем столе, – когда ты, вероятно неожиданно, должна была принять Штилова и набросила на них шаль. Они так и остались бы там позабытыми, если бы я не позаботился уберечь их от посторонних глаз, – сказал он с наглым смехом.

– Стало быть, ты их украл? – вымолвила она с беспредельным презрением.

– Ты знай себе свою седьмую заповедь, а остальные предоставь другим! – отвечал он грубо.

– Приходится заплатить за неосторожность, – прошептала она чуть слышно. Потом, подняв на него полный ледяной холодности взгляд, сказала: – Ты получишь завтра утром тысячу двести гульденов в обмен на украденные письма.

– Я аккуратно в этот же час буду завтра здесь, – отвечал он самодовольно. – Не угодно ли моей чарующей супруге приказать мне еще что-нибудь?

Не трогаясь с места, она указала ему пальцем на дверь.

Со двора послышался громкий звонок.

– Господин фон Штилов! – доложила вошедшая девушка. И тотчас же в прихожей послышалось бряцание сабли.

– Желаю вам много успеха и удовольствия! – крикнул Бальцер и ушел боковой дверью.

Только что он вышел из комнаты, как черты молодой женщины изменились как по волшебству. Суровые, резкие линии, придававшие во время разговора с мужем лицу ее сходство с восковой маской, сгладились, стиснутые зубы разжались, глаза заискрились магнетическим блеском.

Она приподнялась и протянула руки навстречу гостю.

Штилов, свежий и изящный как всегда, поспешил к ней и остановился на миг, точно ослепленный ее красотой, затем нагнулся и припал губами к ее ротику.

Она обвила его руками и скорее выдохнула, чем сказала:

– Милый друг!

После продолжительного объятия он пододвинул низенький табурет к кушетке, на которой она лежала, и сел таким образом, что головы их оказались на одном уровне. Она легким, грациозным движением изменила позу и прильнула головой к его плечу, сжимая обеими ладонями его правую руку, закрыла глаза и прошептала:

– О, как я счастлива!

Прелестную картину составляли эти две изящные, молодые фигуры. То была картина настоящего, счастливого, мимолетного мгновения, которым наслаждаются, не спрашивая, что было прежде и что будет потом.

Глубокий вздох вырвался из груди молодой женщины и отозвался дрожью в ее теле, приникшем к возлюбленному.

– О чем вздыхает моя дорогая Тони? – спросил Штилов. – Чего тебе недостает, – тебе, созданной для того, чтобы сеять счастье?

– О, мой возлюбленный! – отвечала женщина, снова вздыхая. – Я не всегда так счастлива, как теперь, на твоей груди, и вот только что… – Она запнулась.

– Что было только что? – переспросил он. – Что могло заставить тебя два раза так тяжело вздохнуть? Тебя, которой подобает только улыбаться и – целовать!

И, подняв голову молодой женщины, он нежно ее поцеловал.

– Мой муж был здесь, – сказала она, вздыхая в третий раз.

– Ага! И что было нужно этому несчастному, который называет своим такой цветок и не умеет наслаждаться его ароматом?

– И для которого он никогда не благоухает, – вставила она живо. – Он изводил меня упреками, ревностью…

Тони запнулась, потом приподняла прекрасную голову, немного отодвинулась и снова опустилась на красную подушку, не выпуская его руки из своих.

– Видишь ли, – сказала она, – прежде, когда он упрекал меня и разыгрывал Отелло, если кто-нибудь за мной ухаживал, мне было все равно – я смотрела на него с высоты величия и отвечала ему смело и уверенно. Теперь же, – продолжала она, не сводя с него глаз, пылавших страстью, причем розовые бантики на ее груди поднимались и опускались с удвоенной быстротой, – теперь я дрожу, мое сердце бьется и гонит кровь по жилам, потому что…

Она снова бросилась к нему, спрятала лицо на его груди и прошептала:

– Потому что я теперь сознаю себя виновной.

Штилов нагнулся и прижал ее к себе.

– И ты об этом сожалеешь?

– Нет, – отвечала она чистосердечно, – но мне обидно думать, что он мой муж, что я от него завишу, завишу, – прибавила дама тише и запинаясь, – во всех материальных вопросах. И когда супруг дает чувствовать эту зависимость, тяжело дает чувствовать…