Ежеминутно он сталкивался с какой-то непредвиденной трудностью. Иногда его охватывало сомнение, он вздыхал и говорил себе:
– Нужно было тебе выступать с этим трюком, из которого только огорчения вырастают, критика, зависть, а князь, вдобавок, не заплатит за грубую работу!
Почти теми же самыми мыслями мучился князь, который кричал теперь, что дал себя склонить к приёму короля. Ему действительно льстило представление сокровищницы, архива, золотой ординатской хоругви, а, может, даже своей идеи взятия Гибралтара, но рядом с этим столько проблем и расстройств, убытков и непредвиденных последствий. Временами оживала в нём старая неприязнь к экономщику, которому хотел дать почувствовать, каким он был маленьким при Радзивилле, то боялся, как бы его слишком не раздражить. Он имел великую охоту укусить, трудно ему было даже удержаться от этого, но нужно было осторожно его дразнить.
Мысли приходили разные. Почти ежедневно с утра он призывал пана Северина и понемногу сообщал ему о том, что ночью пришло в голову. Жевуский чаще всего отговаривал.
– Достаточно ему, князь, тем крови напортишь, когда покажешь какой ты процветающий, а он бедняк, по уши в долгах сидит. Пани Краковская, пани Люблинская, князь экс-подкоморий, племянники, любимая племянница маршалкова высасывают из него и пьют, недостаточно им.
– Уже это, пане коханку, – пробормотал воевода, – мне также сосущих хватает.
Через несколько дней после размышлений насчёт потолка, утром прибежал снова слуга, вызывая пана Северина к его светлости князю.
– Ты несомненно что-то придумал, или второй Гибралтар, или что-то подобное, – прошептал Жевуский.
Он застал князя с сияющим лицом и сильно взволнованного.
– Садись, пане коханку, – сказал он, – теперь только лишь поведаю тебе, что я скомпоновал что-то такое, что… погневаться за это не может, а должен будет устыдиться. Слушай только. Король всегда является генералиссимусом всех войск…
Не правда ли? Ему их надлежит продемонстрировать! Хе! Поэтому, как же он их будет муштровать? Очевидная вещь, сев на коня, как следует. А он на коне ездит, как собака на заборе, а на неизвестного коня совсем не сядет. Я ему моего араба Пальмира прикажу вывести с самой красивой уздечкой, седлом, упряжью. Ты понимаешь меня. Что не сядет, за это ручаюсь. Отличная финфа, и ничуть меня упрекнуть не сможет. Дай, Боже, грязь, должен будет в чулках и тревичках выступить перед шеренгой.
И князь смеялся, приложив губы к стиснутому кулаку.
– А что?
– Ежели это князю доставит удовольствие?.. – вставил Жевуский.
– А доставит, доставит, – сказал живо Радзивилл, – ни только конь, которого при нём прикажу привести, но охота, медведи. У меня есть такой один, который на всех порядочного страху нагонит. Как яростная бестия.
– Лишь бы это без кровопролития кончилось, – прошептал Жевуский.
– Ну! Ну! Уж там мои метальщики копий будут следить, – отпарировал князь, – но королю приказать медведями развлекаться! Гм! Понимаешь это?
Пане коханку прищурил глазки и усмехался.
– Лошадь! Гм! Не правда ли! Хорошая идея!
– Хорошая, – подтвердил пан Северин. – Но если сядет, а лошади придёт фантазия его сбросить?
– Но если сядет! Хо! Хо! Не допустят его адъютанты, а если бы сел, тогда мы его окружим – может, немного потом на желудок жаловаться будет, но кости ему не поломаем.
Каждый такой пункт довольно разнообразящий программу ежедневно подвергался разбору. От четырёх до шести дней имел Станислав Август развлекаться в Несвиже, на каждый день должно было что-то иное обдумать на утро, на после обеда и на вечер. Театр, балет, фейерверки, охота, экскурсия в Заушье, где собиралась принимать генералова Моравская, в Альбу, осмотр замковой роскоши и особенностей могли до утомления занять все часы.
Почти весь замок по этому поводу обновили. Все детали обили и позолотили заново, обивку на стены натянули свежую; особенно украсили королевский апартамент. В большой зале, которую кисть Эстки собиралась украсить нетленной аллегорией, выставили даже трон, который достался в наследство после Яна Собеского, а второй дали ему в его апартамент.
Устроив несколько финф, над которыми радовался князь, так как немного ехидности всегда в нём играло, срочно приказал всем, начиная от Фричинского, чтобы без ведомости самого князя, никто не смел к королю приближаться, никаких петиций ему подавать, ничем ему надоедать.
– Что я сделаю – это я знаю и в этом будет некоторая мера, – говорил воевода, – задам ему перца, но не слишком, потому что всегда это гость, хоть Понятовский, но это наша шляхта, пане коханку, Шукшты, Пукшты, Рымгайлы и Дрыгайлы, которые на короля, как и я, имеют негодование и наслушились, что я не раз его высмеивал, готовы себе позволить… от этого прочь!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу