Теодор Драйзер - Сестра Керри. Книга 2

Когда пачки с ассигнациями оказались перед ним, ему показалось, что оставлять деньги в сейфе просто глупо. Ну, разумеется, глупо! Ведь на эти деньги он спокойно мог бы прожить с Керри многие годы.

Боже! Что это? Герствуд весь напрягся, словно чья-то суровая рука опустилась ему на плечо. Он стал пугливо озираться. Никого! Ни единого звука. Лишь кто-то, шаркая ногами, шел по тротуару. Герствуд взял ящик с деньгами и вдвинул его назад в сейф. Затем опять прикрыл дверцу.

Тем, кто никогда не колебался, не зная, как поступить, трудно понять мучения людей менее сильных, которые, трепеща, мечутся между долгом и желанием. Те, кто никогда не слыхал жуткого тиканья призрачных часов, с ужасающей четкостью выстукивающих:

«Сделай!», «Не делай!», «Сделай!», «Не делай!» – не могут судить таких людей. Подобная душевная борьба возможна не только у натур чувствительных и щепетильных. Самый толстокожий представитель рода человеческого и тот слышит голос совести в ту минуту, когда желание толкает его на дурное, и голос этот звучит тем громче, чем серьезнее преступление. Между прочим, это не всегда объясняется сознанием аморальности поступка, ибо отнюдь не это, а инстинкт побуждает и животных воздерживаться от зла. Люди тоже поступают, повинуясь прежде всего инстинкту, а уж потом доводам рассудка. Именно инстинкт останавливает преступника, именно инстинкт (в тех случаях, когда человек не может здраво рассуждать) внушает преступнику страх перед опасностью, страх перед дурным делом.

Но затем, при первой же попытке человека неискушенного совершить преступное дело, его охватывают сомнения. Мысли его мечутся вслед за призрачным маятником, отстукивающим то приказание, то запрет. Для тех, кто никогда не знал подобной дилеммы, дальнейшее представляет чисто познавательный интерес.

Едва Герствуд поставил ящик с деньгами на место, к нему снова вернулись самообладание и смелость. Никто не видел его, он был совсем один. Никто не мог сказать, что он намеревался сделать минуту назад. Он мог основательно все взвесить.

Хмель еще не прошел, и, хотя на лбу у Герствуда выступила испарина, а руки его дрожали от пережитого необъяснимого страха, винные пары продолжали еще оказывать свое действие. Он едва ли замечал, что время идет. Снова и снова обдумывал он свое положение. При этом он мысленно все время видел перед собой кучу денег, и воображение не переставало рисовать ему, что можно будет сделать с ними.

Герствуд направился было в свой кабинет, потом подошел к двери, потом опять подошел к сейфу. Пальцы его сами взялись за ручку, и дверца снова открылась. Вот они – деньги! Право же, нет ничего дурного в том, что он смотрит на них!

Он выдвинул ящик и стал перебирать пачки с деньгами. Они были такие гладкие, так плотно упакованы, их было бы так легко унести! Удивительно, право, как мало места они занимают! Герствуд вдруг решил, что должен взять их. Да, да, он возьмет их! Он положит их в карман. Но он тотчас же увидел, что все деньги не уместятся в кармане. Саквояж! Он вспомнил, что у него есть тут же, в кабинете, маленький саквояж. Туда деньги свободно войдут. Да, как это удачно, что у него есть саквояж! Деньги там вполне уместятся, и никто ничего не узнает.

Герствуд прошел в свой кабинет и достал с полки в углу саквояж. Поставив его на стол, он вышел за дверь и подошел к сейфу. Почему-то ему не хотелось класть деньги в саквояж в большом помещении бара.

Сперва он перенес в кабинет ассигнации, а потом и мелкую дневную выручку. Да, он заберет все! Пустые ящики он вдвинул назад в сейф, прикрыл почти плотно железную дверцу и остановился в раздумье.

Колебания человеческого ума при подобных обстоятельствах – явление почти необъяснимое, однако вполне достоверное. Герствуд не мог заставить себя действовать решительно. Ему хотелось без конца думать об этом, думать, и соображать, и решать, как лучше всего поступить. Его с такою силой влекло к Керри и он так запутался в своих личных делах, что настойчивая мысль взять деньги не оставляла его. И все же он колебался. Он не знал, чем все это кончится, не мог предугадать, когда настанет час расплаты. О бесчестности такого поступка он и не подумал. Это никогда ни при каких обстоятельствах не пришло бы в голову Герствуду.

После того, как Герствуд уложил все деньги в саквояж, им вдруг овладело чувство отвращения. Нет, он этого не сделает! Ни за что! Подумать только, какой он вызовет скандал!.. А полиция, которая тотчас же бросится по его следам! Он вынужден будет бежать, но куда? О, какой это ужас – бежать от правосудия!