Роберто Арльт - Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

— Всему есть предел, всему есть предел, — свирепо рычал здоровяк, и его огромный нож так и порхал вокруг говяжьей туши.

Да! Веселые были люди — семья Ирсубета. А кто не верит, пусть спросит у булочника, который как-то, набравшись храбрости, решил возмутиться пассивностью своих должников.

На его несчастье, когда он скандалил в дверях с одной из дочерей, в доме случайно оказался тот самый полицейский.

Привыкнув улаживать любое дело с помощью рукоприкладства и взбешенный наглостью булочника, вздумавшего требовать то, что ему причитается, он вытолкал его из дома взашей. Поучительный этот случай оказался хорошим уроком, после которого многие кредиторы отказались от своих притязаний. В конечном счете все в жизни семьи Ирсубета оборачивалось буффонадой.

Незамужние девицы, которым было уже под тридцать, упивались Шатобрианом, вздыхали над Ламартином и Шербюлье [5] Шербюлье Виктор (1829–1899) — французский писатель, академик; автор нравоописательных романов, утонченный стилист. . Чтения эти питали в них уверенность в принадлежности к некоей интеллектуальной элите, и потому всех остальных смертных они называли не иначе как «хамами».

Хамом был лавочник, напомнивший о долге за фасоль, хамкой — торговка, которой «забыли» уплатить за кружева, хамом — разъяренный мясник, которому, не открывая двери, с невыразимым презрением обещали «рассчитаться в следующем месяце».

Трое бездельничающих молодых людей, заросших и тощих, днем принимали продолжительные солнечные ванны, а по вечерам, прифрантившись, отправлялись пленять сердца местных магдалин.

Старухи, набожные и брюзгливые, ссорились каждую минуту по пустякам или, усевшись с дочерьми в кружок под обветшалым кровом своего жилища, разглядывали прохожих и сплетничали, а так как они происходили от офицера, служившего некогда в наполеоновских войсках, мне не раз случалось, глядя на подретушированные сумраком бескровные лица, слушать рассказы, воскрешавшие мифы Империи, блистательные призраки былого великолепия, а в это время под окнами на пустынной улице фонарщик со своим шестом, на конце которого плясал фиолетовый язычок, зажигал зеленый газовый фонарь.

Так как они не располагали средствами держать служанку и так как никакая служанка не вынесла бы неистовых выходок трех юных фавнов, капризов привередливых барышень и причуд зубастых старых ведьм, Энрике был тем самым вездесущим элементом, необходимым для нормальной работы разболтанного экономического механизма, и он настолько привык выступать в роли просителя, что его наглость в этом смысле была неслыханной и образцовой. К его чести скажу, что скорее можно было вогнать в краску бронзовую статую.

Долгие часы досуга Ирсубета коротал за рисованием, склонность к которому подкреплялась в нем изобретательностью и утонченностью, и это лишний раз доказывает, что многие отпетые бездельники наделены от природы эстетическим чутьем. Предоставленный сам себе, я часто заходил к нему, что было не по вкусу старым дамам, которые меня ни во что не ставили.

Наша дружба с Энрике, бесконечные разговоры о ворах и бандитах развили в нас исключительное влечение к разного рода разбою и неудержимое желание оставить по себе память как о великих преступниках.

Прочитав снабженную красноречивыми фотографиями статью Сойса Рейли о прибытии в Буэнос-Айрес изгнанных из Франции апашей, Энрике рассказывал:

— Президент нанял четырех апашей в телохранители.

Я смеялся:

— Глупости.

— Серьезно, ты бы видел, — и он разводил руки, как Христос на распятии, чтобы дать представление об объеме грудной клетки этих прославленных рецидивистов.

Не помню точно, с помощью каких безрассудных софизмов нам удалось убедить друг друга, что красть — занятие достойное и прекрасное, но с обоюдного согласия было решено организовать клуб разбойников, единственными членами которого были в тот момент мы сами.

Что ж, поживем — увидим… Но для начала, решили мы, будет неплохо попробовать грабить пустые дома. Обычно это происходило так.

После обеда, когда народа на улицах почти нет, мы, одевшись поприличнее, отправлялись на улицу Флорес или Кабальито.

Наш инструмент состоял из маленького разводного ключа, отвертки и нескольких газет — заворачивать добычу. Приметив объявление о том, что сдается дом, мы шли наводить справки. С потупленными взорами, с притворной скромностью на лицах, мы были похожи на служек великого Кака.