Роберто Арльт - Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

Он стоял, облокотившись о край прилавка, опершись подбородком о ладонь. Казалось, он размышляет.

Об упомянутом приключении с пушкой я расскажу вам не без удовольствия.

Как-то я купил у монтеров железную трубку и несколько фунтов свинца. Из этого хозяйства я соорудил нечто, что, по настроению, называл то кулевриной, то бомбардой. Процесс изготовления заключался в следующем.

В обмазанную изнутри глиной шестигранную форму я вставил трубку и залил свободное пространство свинцом. Разбив форму, я зачистил отливку напильником и с помощью жестяных скоб укрепил на лафете, сколоченном из толстых досок ящика из-под керосина.

Моя кулеврина была прекрасна. Она заряжалась двухдюймовыми снарядами, начиненными порохом в холщовых мешочках.

Ласково поглаживая свое маленькое чудовище, я думал:

— Ты можешь убить; ты можешь разрушить, — и каким упоительным было одно лишь сознание того, что в моих руках — послушная мне смертоносная сила.

Соседские мальчишки восхищенно глазели на кулеврину, и с тех пор мое очевидное интеллектуальное превосходство сделало меня вожаком всех грабительских вылазок в окрестные сады и экспедиций по разысканию кладов на пустырях по ту сторону Мальдонадо, в приходе Сан-Хосе-де-Флорес.

День испытания пушки прославится навсегда. В качестве полигона был выбран огромный конский загон на улице Авельянеды, не доходя до Сан-Эдуардо, весь в зарослях цинний. Окруженный мальчишками, я с притворным энтузиазмом заряжал кулеврину через ствол. Затем, для испытания баллистических достоинств, мы навели ее на цинковый бак, снабжавший водой соседнюю столярную мастерскую.

Затаив дыхание, я поднес спичку к фитилю, темный язычок пламени зарябил на солнце, и вдруг страшный взрыв окутал нас клубами тошнотворного белого дыма. На какое-то мгновение мы оторопели перед свершившимся чудом: перед нами словно неожиданно открылся неведомый материк или мановение волшебной палочки сделало нас властелинами мира.

Вдруг кто-то крикнул:

— Смывайся!

У нас попросту не хватило времени для достойного отступления. Двое сторожей бежали к нам, и, не долго думая, мы принялись улепетывать во весь дух, оставив бомбарду неприятелю.

На прощание Энрике сказал:

— Если вам понадобится для работы специальная литература, у меня дома есть подборка журналов «Вокруг света».

С этого дня и до той, самой страшной, ночи мы были с ним неразлучны, подобно Оресту и Пиладу.

Какой непривычной, экзотической жизнью жила семья Ирсубета!

Да, это были люди! Семьей, состоявшей из трех мужчин и двух женщин, заправляла мать, сеньора с кожей едко жгучего цвета, и бабка, согбенная, глухая и темная, как опаленное дерево.

За исключением одного из сыновей, служившего в полиции, обитатели сумрачной комнаты под лестницей предавались сладкому безделью, деля досуги между чтением Дюма, бодрящим послеобеденным сном и милыми вечерними сплетнями.

Неприятности обрушивались на них в начале месяца. Тогда приходилось уговаривать кредиторов, улещивать «вонючих галисийцев», смирять гнев разного рода бестактных плебеев, вопиявших с порога об уплате за товары, по наивности отпущенные в кредит.

Хозяином комнаты был толстый эльзасец по фамилии Гренуйе.

Семидесятилетний ревматик и неврастеник, он в конце концов привык к некоторой экстравагантности своих жильцов, плативших за квартиру по настроению. Когда-то он пробовал выселить их, но родня Ирсубета состояла по большей части из потомственных судей и прочей публики, принадлежавшей к консерваторам, отчего сами Ирсубета пользовались правом неприкосновенности.

Смирившись, эльзасец выжидал, пока сменится власть, а тем временем махровое бесстыдство зарвавшихся жильцов доходило до того, что они посылали Энрике просить у хозяина бесплатные билеты в казино, где сын последнего работал швейцаром.

Да! А какие смачные комментарии, какие по-христиански сострадательные рассуждения можно было услышать на тайных сходках кумушек, любовно обсуждавших подробности жизни соседей.

Мать преуродливой девицы, перед которой один из юных Ирсубета, в порыве неуемной лихости, обнажил свой срам, рассказывала:

— И я его не схватила, сеньора, только потому, что уж лучше попасть под поезд.

Мать Иполито, полная, постоянно беременная женщина с белым, как луна, лицом, доверительно шептала мяснику:

— Боже вас упаси, дон Сегундо, с ними связываться. Нам они должны — страшно сказать.