Уильям Шекспир - Жизнь и смерть Гая Юлия Цезаря

Зачем огни все эти, и к чему мерцающие тени,

Зачем тут птицы, звери из всякого здесь рода, племени,

И почему здесь старики-дураки, и дети-простаки,

И почему все эти вещи поменяли вдруг значенье вещее,

И форма их, натура – это новая культура

Чудовищной силы? Затем, чтоб вы могли понять,

Что небеса так могут предсказать,

Каким же инструментом страха и предупреждения

Чудовищного настроения.

Возможно, Каска, здесь я имя назову мужчины,

Виновного во всех ночных кручинах:

И гром, и молнии, раскрытые гробницы, ветра рёв

Вершились, когда лев обрёл на Капитолии свой кров,

И нет могущества в том человеке более того,

Чем обладает тело и твоё, или моё,

И в личных мыслях, – ввысь невероятно он возрос.

И страшен, как природных этих извержений вброс.

КАСКА

По-твоему, всё это Цезарь; или нет, а, Кассий?

КАССИЙ

Да будет так, как есть: для римлян не напрасно

И ум, и сила предков нам дарована прекрасных,

Но горе нам! Завет отцов забыт, и мёртвых мы мертвей,

И нами управляют духи матерей;

А что же это наше иго?

И мы спектаклям женским подчинились терпеливо.

КАСКА

Однако завтра, так говорят сенаторы,

Готовят Цезаря царём быть, узурпатором,

И под его корону отойдут моря и земли дальние,

И все места под покровительством Италии.

КАССИЙ

Я знаю, мне зачем носить кинжал тогда,

И Кассий вырвет Кассия из этой вот неволи:

Эх, боги, отчего вы слабых тянете в верха;

И этим тиранию создаёте, эх вы, боги:

Не каменные башни и не медью сбитая стена,

Ни крепость из железных звеньев, ни бездушье подземелий,

Не сломят, и спасётся сильная душа;

Но жизнь мирская в строгих рамках, как оковы, скукой одолеет,

И сил не хватит никаких, чтобы свободу ощутить.

Поэтому ту тиранию, что терплю,

Я с удовольствием стряхну.

КАСКА

Я тоже так хочу;

И каждый раб в своих руках несёт

Ту силу, что от гнёта и спасёт.

КАССИЙ

И почему же Цезарь должен стать тираном?

Бедняга! Ведь ему не быть волком,

Но что он в римлянах узрел, ведь не баранов?

И он не лев, и римляне не лани для него.

Они же поспешат раздуть большое пламя,

Начав с соломинки, чтоб Рим трясло огнём;

Они же сплетни соберут, и дурно станет,

Что осветят все основные стороны его.

Такою вонью ужаснутся,

что Цезарь этот очень гнусный!

Но это уже скорбь, беда.

Куда так быстро, мысль, загнала ты меня?

Возможно, что за сказанны слова

Меня же превратить и захотят в раба.

Когда они узнают – то ответ держать заставят.

Но я вооружен – и все опасности мне нипочём.

КАСКА

Ты рассказал мне, Каске, точно другу,

Но это же не сказки. Возьми же мою руку.

Чтобы фактически искоренить беду,

Пойду я дальше, напрягая ног стопу.

Но только с тем, кто сможет дальше сам пойти.

КАССИЙ

Ну, вот и сделаны заделы, первые шаги.

Теперь ты, Каска, знаешь: я уже в пути.

И несколько из лучших римских граждан

Пройдут со мной отважно

Достойно все опасности пути;

И я ручаюсь, что мне преданы они.

И под Помпеевским крылом:

Сейчас, и в этом ужасе ночном,

Когда на улицах нет и движения;

Всё будет складывается в единении.

И нам благоволит и, в деле верный,

Рукой ведёт кровавой ужас – он безмерный…

КАСКА

Постой, я слышу звук шагов, уж четкий.

КАССИЙ

То Цинна; я узнаю его по походке;

Он наш союзник ведь, сторонник.

О, Цинна, и спешишь куда ты, как поклонник?

ЦИННА

Так это чтобы вас догнать.

А это кто? То Метелл Цимбер, не узнать?

КАССИЙ

То Каска; и он с нами заодно

За наше покушение.

И разве, Цинна, и не рад ты от того?

ЦИННА

Я рад, иль нет. Какая ночь – уж прямо устрашение!

Мы наблюдали раза два иль три её дурные проявления.

КАССИЙ

А разве я с тобой и не про это вот сейчас?

А ну-ка продолжай рассказ.

ЦИННА

О, да, и только лишь для вас!

О, Кассий, если б ты для победы смог

То ты и Брута благородного бы в партию привлёк.

КАССИЙ

Быть и тебе в том деле заодно:

О добрый Цинна, ты возьми письмо

И проследи, чтобы на кресло претора попало бы оно.

Чтоб Брут бы сам нашёл его; и сквозь окно

Пусть попадёт вот это; и ещё скрепи вот сургучом

На статуе для Брута-старшего: быть всё это должно,