Уильям Шекспир - Жизнь и смерть Гая Юлия Цезаря

Я рад, что слабые мои слова и звуки

Как кремний, высекают вдруг огонь из Брута,

Но много слишком искр, летящего огня и спурта.

БРУТ

Игра завершена! И Цезарь скоро будет тут уж.

а, может быть, с минуты на минуту.

КАССИЙ

Когда сюда войдут,

– одёрни Каску ты за полу рукава;

И расцветёт он модною гримасой – и расскажет для тебя

Что интересного произошло тогда

И было что на протяженьи дня.

БРУТ

Я так и сделаю. Но, посмотри, Кассий,

От гнева пятна покрывают Цезаря чело,

И свита вся, отставшая, так выглядят несчастно:

Кальпурнии щека бледна; и Цицерон

Глядит, как будто сыщик, точно бы хорьком,

И, как глаза наполнены огнём,

Таким его мы наблюдали в Капитолии,

И с кучкою сенаторов в риторике,

На перекрёстном заседании на одном.

КАССИЙ

А Каска должен нам сказать о том,

Что произошло потом.

ЦЕЗАРЬ

Антоний!

АНТОНИЙ

Цезарь?

ЦЕЗАРЬ

Мне в окружении нужны мужи, которые толсты;

И чтобы головы у них были лысы,

И по ночам смотрели сны;

А, этот, Кассий, – худощав и голодно глядящий;

Он много размышляет, и с опасностью смотрящий.

АНТОНИЙ

Не бойся его Цезарь; он же не опасный;

Он честный римлянин и нам подвластный.

ЦЕЗАРЬ

Будь он потолще! Хоть не боюсь его я мощи:

И если моё имя на кого наводит страх,

Того не подпускаю близко, превращаю в прах,

Похоже, скоро этим лишним будет Кассий.

Много читающий;

Он главный и смотрящий – и он глядит, как судит,

И только по делам людей: но он не любит

Игры без затей;

Как думаешь, Антоний; нет у него к музыке страстей,

Он не улыбчив, ну а если засмеётся,

То шутка та презреньем духа твоего с издёвкой обернётся.

Так улыбаться можно хоть чему,

Такие люди не позволят вольно биться сердцу твоему,

Их волны созерцания больше, чем они,

Поэтому они особенно опасности сродни,

Быстрей, поближе ты ко мне уж подойди,

тебе скажу,

Что опасаюсь и чего боюсь.

И потому что Цезарь я,

всегда им остаюсь.

Стой от меня по правую ты руку,

а то на это ухо слышу туго,

Да расскажи, как другу,

О нём что ты подумал.

КАСКА

Ты потянул меня за тогу;

Зовёшь поговорить меня немного?

Брут

Ай, так, скажи, нам, добрый Каска, —

И отчего же Цезарь так не ласков,

Что Цезарь смотрит так тревожно?

Каска

Ну, почему, ты же был с ним тоже,

А без тебя, ведь, невозможно?

Брут

Тогда я, Каска, задавать вопросов и не должен.

КАСКА

Ну почему, ведь там его короновали

И быть с короной предлагали,

Но он отринул её тыльной стороной руки,

Конфуз; и тут же выкрики людские начались.

БРУТ

Из-за чего шум был второй?

КАСКА

Как, почему же? Да потому же и другой.

КАССИЙ

Они там трижды прокричали:

А что те возгласы, в конце, там означали?

КАСКА

Как, почему же, всё от того же тона.

БРУТ

Ему, что, трижды предлагалась та корона?

КАСКА

Ай, коронованье не случилось —

Он отстранялся трижды,

И всякий раз всё деликатнее,

чем предлагалось ему ранее,

И с каждым новым предложением,

по-моему, сильней кричалось, откровенней,

И это ближним окружением.

КАССИЙ

Так кто ему поднёс корону?

КАСКА

Как кто, Антоний!

БРУТ

Любезный Каска, расскажи нам подробней.

КАСКА

Я чувствую, как мне висеть,

Коль если мнение своё иметь:

И это глупость, просто недоразумение;

Ну, я и не заметил затруднение.

Как Марк Антоний предлагал ему корону,

Но он ни разу не был коронован,

Сказал один из предлагавших, и я же предлагал,

А он и не единожды всё это прерывал:

Но всё ж при том, я думал, он её наденет.

Затем он снова пододвинул – снова отодвинул;

но, по моему же мнению,

Отдёрнул пальцы с нехотением.

А вот когда пришло уж время

И третий предлагалось раз ему;

Её он трижды оттолкнул, и потому:

И чувствовалось тогда ему одному,

Что этому отказу

Там и толпа гудит, и аплодирует вся сразу.

И хлопают, и отбивают руки,

и колпаки в поту бросают люди.

Произвело такой вот дух зловонный,