Джон Голсуорси - Пустыня в цвету

«Подожду до одиннадцати», – подумал Майкл, и в эту минуту вошел Уилфрид. На щеке у него виднелась ссадина, а подбородок был залеплен пластырем. Собака радостно завиляла хвостом у ног хозяина.

– Да, старина, видно, побоище было знатное! – сказал Майкл.

– Весьма. Виски?

– Нет, спасибо.

Он наблюдал за тем, как Уилфрид взял письма и, повернувшись к нему спиной, распечатал их.

« Я должен был предвидеть, что он будет так себя вести, – подумал Майкл. – Теперь я ничего не узнаю! Он вынужден делать вид, будто любит ее!»

Не поворачиваясь, Уилфрид налил себе виски с содовой и выпил. Потом взглянул на Майкла и спросил:

– Ну?

Обескураженный резкостью тона и раскаиваясь, что пришел к другу с тайной целью, Майкл ничего не ответил.

– Что ты хочешь у меня узнать?

Майкл коротко сказал:

– Любишь ли ты Динни.

Уилфрид захохотал:

– Ну, знаешь…

– Ты прав. Но дальше так продолжаться не может. Черт возьми! Надо же подумать и о ней.

– Я и думаю. – Лицо у него при этом было такое суровое и страдальческое, что Майкл ему поверил.

– Ну так докажи это, бога ради! Ведь она совсем извелась!

Уилфрид отвернулся к окну. И, не оборачиваясь, спросил:

– Тебе никогда не приходилось доказывать, что ты не трус? И не пытайся! Доказать это невозможно, – не представится случая. Или, вернее, представится, когда не нужно.

– Понимаю! Но, дружище, разве тут вина Динни?

– Нет, это ее беда.

– Ну и что же?

Уилфрид круто повернулся к нему.

– Да ну тебя к черту, Майкл! Убирайся отсюда! Какое ты имеешь право вмешиваться? Это касается только нас двоих.

Майкл встал и схватил шляпу. Уилфрид сказал именно то, о чем он все время думал сам:

– Ты совершенно прав, – сказал он смиренно. – Спокойной ночи, старина! У тебя славный пес.

– Прости, – сказал Уилфрид, – я знаю, ты хочешь нам добра, но тут никто не поможет. И ты тоже. Спокойной ночи!

Майкл вышел и побрел по лестнице, как побитая собака.

Когда он пришел домой, Динни уже поднялась к себе, но Флер его ждала. Ему не хотелось рассказывать о своем визите, но Флер, испытующе посмотрев на него, заявила:

– Ты не был в парламенте, Майкл. Ты ходил к Уилфриду.

Майкл только кивнул.

– Ну?

– Ничего не вышло.

– Я могла бы сказать тебе это заранее. Если ты увидишь на улице, что мужчина ссорится с женщиной, что ты сделаешь?

– Перейду на другую сторону, если, конечно, успею.

– Ага!

– Но они же не ссорятся!

– Да, но и у них своя жизнь, в которую нельзя врываться.

– Уилфрид мне так и сказал.

– Еще бы.

Майкл пристально поглядел на нее. Ну да, еще бы! У нее тоже когда-то была своя жизнь, и ему в ней не было места.

– Я сделал глупость. Но я вообще дурак.

– Нет, не дурак, а добряк. Ты идешь спать?

– Да.

Поднимаясь наверх, он испытывал странное чувство, – вот ей сейчас куда больше хочется быть с ним, чем ему с ней. Однако стоит им лечь в постель и все будет наоборот, – такова уж мужская натура!

В комнате над их спальней Динни прислушивалась к глухому шепоту их голосов, доносившемуся в открытое окно; опустив голову на руки, она дала волю своему отчаянию. Звезды на небе и те против нее! Внешние препятствия можно преодолеть, обойти, но с глубоким разладом в душе любимого не совладать, а если не совладать, то и не побороть его, не исцелить. Она поглядела на звезды, которые ополчились против нее. Верили древние, что звезды решают нашу судьбу, или для них, как и для нее, это были только пустые слова? И неужели эти самоцветы, которые горят и кружатся на синем бархате вселенной, и в самом деле заняты делами малых сих, – жизнью и чувствами человекообразных мошек; зачатые в объятии, они встречают друг друга, на миг соединяются, умирают и превращаются в прах… А светящиеся миры, вокруг которых кружат отколовшиеся от них малые планеты, – неужели люди напрасно взывают к ним; может быть, в их движении, в их сочетаниях и правда предначертана судьба человека?

Нет. Все это только наше самомнение. Зря человек хочет приковать к своей жалкой колеснице величие вселенной. «Спуститесь к нам, блистающие колесницы!» Но никогда они не спустятся! Они влекут человека в ничто…

Через два дня Черрелы собрались на семейный совет: Хьюберт неожиданно получил приказ вернуться в Судан в свой полк, и ему хотелось, чтобы до его отъезда было что-то решено насчет Динни. В музее у Адриана, после судебного заседания, которое вел судья Лайонел Черрел, собрались все четыре брата, сэр Лоренс, Майкл и Хьюберт. Все они понимали, что совещание это может оказаться бесплодным, ибо, как известно, даже правительственные решения ничего не стоят, если их нельзя осуществить.