Джон Голсуорси - Пустыня в цвету

Динни сунула ей газету; та прочла заметку, щуря дальнозоркие глаза.

– Кто победил, Динни?

– Никто. Они просто разошлись.

– А где этот Ройстон?

– В Кембриджшире.

– Почему?

Этого ни Динни, ни сэр Лоренс не знали.

– Он посадил тебя сзади на седло, как на турнире?

– Нет, дорогая. Я оказалась там случайно, и в такси.

– От религии ужасно разгораются страсти! – пробормотала леди Монт.

– Да, – с горечью согласилась Динни.

– Их утихомирило твое появление? – спросил сэр Лоренс.

– Да.

– Вот это жаль! Лучше бы их унял полицейский или один из них вышиб из другого дух…

– Я вовсе не хотела, чтобы они меня заметили.

– А ты его после этого видела?

Динни покачала головой.

– Мужчины ужасно тщеславны! – заметила тетка.

На этом разговор кончился.

После ужина позвонил Стак и сообщил, что Уилфрид вернулся; но чутье подсказало Динни, что ей лучше туда не ходить.

Проведя бессонную ночь, она вернулась утром в Кондафорд. День был воскресный, и вся семья ушла в церковь. Динни почувствовала себя какой-то чужой. Дома все было по-прежнему: так же пахли цветы, так же выглядели комнаты, кругом те же люди были поглощены теми же делами, и, однако, все здесь казалось ей другим. Даже скотчтерьер и спаньели обнюхивали ее с недоверием, словно проверяли – своя она или чужая.

«А ведь и в самом деле, своя или чужая? – подумала Динни. – Когда душа томится, ничто тебе не мило».

Первой появилась Джин, – леди Черрел задержалась, чтобы принять причастие, генерал – подсчитать пожертвования, а Хьюберт – осмотреть деревенское поле для крикета. Джин нашла свою невестку на скамейке у старых солнечных часов, перед клумбой с дельфиниумами. Поцеловав Динни, она постояла, внимательно ее разглядывая.

– Возьми себя в руки, – сказала она, – не то свалишься с ног, имей это в виду!

– Я просто еще не обедала.

– Я тоже ужасно хочу есть. Раньше я думала, что папины проповеди – это пытка, даже после того, как я их сокращала. Но здешний священник!..

– Да, неплохо было бы его унять.

Джин опять помолчала, пристально вглядываясь в лицо Динни.

– Имей в виду, я целиком на твоей стороне. Немедленно выходи за него замуж, и уезжайте.

Динни улыбнулась.

– Для брака нужно согласие обеих сторон.

– А это правда, – то, что написано в утренней газете насчет драки в Ройстоне?

– Думаю, что не совсем.

– Но драка была?

– Да.

– Кто ее затеял?

– Я. Я – та злодейка, которая во всем виновата.

– Динни, ты очень переменилась.

– Что, уже не такая добренькая?

– Как хочешь, – заявила Джин. – Хочешь изображать тоскующую деву, – пожалуйста!

Динни поймала ее за юбку. Джин стала возле нее на колени и обхватила ее руками.

– Ты была настоящим другом, когда мне было плохо.

Динни рассмеялась:

– А что говорят отец и Хьюберт?

– Отец молчит, но вид у него мрачный. Хьюберт твердит: «Что-то надо сделать!» – а потом заявляет: «Нет, это уж слишком!»

– В общем, не важно, – вдруг сказала Динни. – Теперь мне уже все равно.

– Ты не знаешь, что он теперь будет делать? Ерунда, он должен делать то, что ты хочешь!

Динни снова засмеялась.

Ты боишься, что он убежит и бросит тебя? – сказала вдруг Джин с неожиданной проницательностью. Она уселась прямо на землю, чтобы удобнее было заглядывать Динни в глаза. – Ну да, с него станется. Ты знаешь, что я у него была?

– Ты?

– Да, но у меня ничего не вышло. Не могла выдавить из себя ни слова. У него огромное обаяние, Динни.

– Тебя послал Хьюберт?

– Нет. Это я сама. Я хотела ему сказать, что о нем подумают, если он на тебе женится, но не смогла. Странно, а я думала, он тебе рассказал. Он, верно, решил, что ты расстроишься.

– Не знаю, – сказала Динни. И она действительно не знала. В эту минуту ей казалось, что она вообще ничего не знает.

Джин молча ощипывала пушистый одуванчик.

– На твоем месте, – сказала она наконец, – я бы его соблазнила. Если ты ему отдашься, он не сможет тебя бросить.

Динни поднялась со скамейки.

– Давай пройдемся по саду и посмотрим, что уже расцвело.

Дома Динни не заговаривала о том, что всех так волновало, поэтому молчали и остальные, за что она была им искренне благодарна. Целых три дня она всячески старалась скрыть, как она несчастна. Писем от Уилфрида не было, не звонил и Стак; но ведь если бы что-нибудь случилось, уж он-то непременно дал бы ей знать! На четвертый день, чувствуя, что она больше не вынесет этой неизвестности, Динни позвонила Флер и спросила, может ли она к ним приехать.