Айн Рэнд - Атлант расправил плечи

– Я действую.

– Я имею в виду, что вам следует сотрудничать с нами. Следует признать существующее положение, принять его и приспособиться к нему.

– Если у вас заражение крови, будете вы приспосабливаться к этому факту или станете изменять его?

– О, это другое дело! Это физический факт!

– То есть физические факты можно исправлять, а ваши прихоти нет?

– Что?

– Вы имеете в виду, что физическую природу можно приспосабливать к людям, но ваши прихоти выше законов природы, и люди должны приспосабливаться к вам?

– Я имею в виду, что наложил на вас руку!

– И в ней пистолет?

– О, забудьте о пистолетах! Я…

– Я не могу забыть о факте реальности, мистер Томпсон. Это было бы непрактично.

– Ну, ладно: я держу пистолет. Что вы будете делать в этом случае?

– Буду действовать соответственно. Стану повиноваться вам.

– Что?

– Буду выполнять все, что вы мне скажете.

– Вы это всерьез?

– Всерьез. Буквально, – он увидел, что пылкость в лице мистера Томпсона постепенно сменяется недоуменным выражением. – Буду совершать любое действие, какое прикажете. Если прикажете вступить в должность экономического диктатора, вступлю. Если прикажете сидеть за письменным столом, буду сидеть. Если прикажете издавать директивы, буду издавать те директивы, какие прикажете.

– Но я не знаю, какие директивы издавать!

– И я не знаю.

Наступила долгая пауза.

– Ну? – спросил Голт. – Какие будут распоряжения?

– Спасите экономику страны.

– Я не знаю, как ее спасать.

– Найдите способ!

– Я не знаю, как искать его.

– Подумайте!

– Долго ли будете заставлять меня думать под пистолетом, мистер Томпсон?

Мистер Томпсон молча смотрел на него, и Голт видел в его сжатых губах, выпяченном подбородке, сощуренных глазах облик юного задиры, собирающегося произнести философский довод, выражаемый фразой: «Я тебе сейчас все зубы пересчитаю». Голт улыбнулся, глядя прямо на него, словно слыша эту невысказанную фразу и подчеркивая это. Мистер Томпсон отвернулся.

– Нет, – сказал Голт, – вы не хотите, чтобы я думал. Когда вы заставляете человека действовать вопреки его выбору и суждению, вы хотите, чтобы он перестал думать. Хотите превратить его в робота. Я буду подчиняться.

Мистер Томпсон вздохнул.

– Не понимаю, – сказал он тоном искренней беспомощности. – Чего-то недостает, и я не могу понять вас. Ради чего вам напрашиваться на неприятности? Вы можете любого заткнуть за пояс. Я вам не ровня, и вы это знаете. Почему бы вам не сделать вид, что присоединяетесь к нам, потом получить контроль и перехитрить меня?

– По той самой причине, по которой вы это предлагаете: потому что вы одержите победу.

– Что?

– Потому что это попытка более умных людей обыграть вас на ваших условиях, позволявших вам столетиями выходить сухими из воды. Кто из нас преуспеет, если мы будем соперничать за контроль над вашими гангстерами? Конечно, я мог бы сделать вид и не спас бы ни вашу экономику, ни вашу систему – их уже ничто не спасет. Но я бы погиб, и вы выиграли бы то, что всегда выигрывали в прошлом: отсрочку, еще одно отсрочивание казни на год или на месяц, купленное ценой надежды и усилий, какие можно еще выжать из лучших оставшихся возле вас людей, включая меня. Вот и все, что вам нужно, и это предел ваших устремлений. Месяц? Вы согласились бы на неделю, полагаясь на тот неоспоримый абсолют, что всегда сможете найти еще одну жертву. Но вы нашли жертву, которая отказывается играть свою историческую роль. Игра окончена, приятель.

– Это всего-навсего теория! – рявкнул мистер Томпсон с несколько излишней нервозностью; взгляд его стал блуждать по комнате, заменяя хождение по ней; он глянул на дверь так, будто хотел убежать. – Говорите, что мы погибнем, если не откажемся от этой системы?

– Да.

– В таком случае вы, поскольку находитесь в нашей власти, погибнете вместе с нами?

– Возможно.

– Вы не хотите жить?

– Страстно хочу, – Голт увидел, как во взгляде мистера Томпсона сверкнула искра, и улыбнулся. – Скажу больше: я знаю, что хочу жить сильнее, чем вы. Знаю, что вы полагаетесь на это. Знаю, что вы, в сущности, вовсе не хотите жить. Я хочу. И потому что так сильно хочу, не приму никакой замены.

Мистер Томпсон даже подпрыгнул.

– Это неправда! – выкрикнул он. – То, что я не хочу жить, неправда! Почему вы так говорите со мной? – он стоял, сжавшись, будто от внезапного холода. – Почему говорите такие вещи? Я не понимаю, о чем вы, – мистер Томпсон попятился на несколько шагов. – И неправда, что я гангстер. Я не хочу причинять вам вреда. Я никогда не хотел причинять кому-либо вред. Я хочу, чтобы люди мне симпатизировали. Хочу быть вашим другом… Хочу быть вашим другом! – крикнул он в пространство.