Генри Миллер - Плексус

Я припомнил и другое, связанное с этим «гением». Как он ненавидел все американское, как, например, презирал нашу литературу, как передразнивал преподавателей, не выносил любые упражнения. Но особенно врезалось в память то, какой свободой он наслаждался дома, и то уважение, которое выказывали ему родители и братья. Во всей нашей школе не было парня, подобного ему. Какой восторг я испытал, получив от него первое письмо, отправленное из Гейдельберга. Он чувствует себя по-настоящему дома, писал он, и больше немцем, чем сами немцы. Почему я остался в Америке? Почему не присоединяюсь к нему, чтобы стать замечательным немецким поэтом?

Я подумал, как нелепо буду выглядеть, если он скажет: «Генри? Не помню такого», и в этот момент мы въехали в тот городок. Мы быстро узнали, что мой старый приятель накануне отправился в путешествие на Восток. Вот это повезло! Уже давно перевалило за полдень, и мы умирали хотели есть. В отчаянии я вцепился в директрису, сухощавую раздражительную пожилую даму, стараясь разжалобить ее рассказом о том, какой огромный крюк мы проделали по пути в Мексику – к тому же наша машина сломалась в нескольких милях от города – исключительно ради того, чтобы навестить моего дорогого друга детства, с которым я не виделся много лет. Я прожужжал ей все уши рассказом о наших дорожных злоключениях и не отступил до тех пор, пока не удалось внушить ей (телепатически), что нам необходимо подкрепить силы. В конце концов она скрепя сердце велела принести нам чаю с лепешками.

Чтобы размяться, мы побрели на окраину городка. Там поймали попутку домой, потрепанный «форд». Водитель, слегка ненормальный ветеран, к тому же слегка косой – на Юге народ просто не просыхает, – сказал, что едет через Ашвилл. Похоже, что он не очень-то сам представлял, куда направляется, кроме того что на север. От разговора, который мы вели всю долгую дорогу до Ашвилла, можно было свихнуться. Мало того что бедняга был изувечен на войне, что от него ушла к лучшему его другу жена, он еще умудрился с тех пор попасть в несколько серьезных аварий. Хуже всего было то, что он оказался кретином и расистом, одним из тех необузданных типов, которые становятся еще необузданней, если их угораздит родиться южанами. Мы перескакивали с предмета на предмет, как кузнечики; его явно ничего не интересовало, кроме собственных бед и несчастий. Когда Ашвилл был уже совсем близко, он стал окончательно невыносим. Ясно дал нам понять, сколь глубоко мы ему противны, все в нас, включая манеру говорить. Высаживая нас в Ашвилле, он уже кипел от злости.

Мы поблагодарили за то, что он подвез нас, и без лишних слов распрощались: «Всего хорошего!»

– Всего хорошего? – заорал он. – Вы что, не собираетесь ничего платить?

Платить? Я был ошарашен. Где это слыхано – платить за попутку?

– Или вы рассчитывали доехать задаром? – не унимался он. – А за бензин и масло кто платил? – Он с грозным видом высунулся из окошка машины.

Пришлось выдумывать невероятную историю, к тому же убедительную, почему у нас нет денег. Он скептически смотрел на нас, потом тряхнул головой и пробормотал:

– Я так и подумал, когда увидел вас, – помолчал немного и добавил: – Очень мне хотелось подбросить вас. – Затем случилось нечто совсем неожиданное: он заплакал. Я наклонился, чтобы как-то успокоить его. Он совсем меня растрогал. – Отвали! – завопил он. – Убирайся!

Мы пошли прочь, а он сидел, положив локти на баранку и обхватив голову руками, и горько плакал.

– Господи, что ты об этом думаешь? – спросил я потрясенно.

– Еще повезло, что он не пырнул тебя ножом, – ответила Мона. Происшедшее только укрепило ее в убеждении, что южане абсолютно непредсказуемы. Пора подумать о возвращении домой, считала она.

На другой день, сидя за пишущей машинкой и невидяще глядя перед собой, я задумался, сколько мы еще сможем протянуть в солнечной Каролине. Несколько недель прошло с тех пор, как мы отдали свой последний цент, чтобы заплатить за комнату. О том, сколько мы задолжали славному мистеру Роулинсу за обеды и завтраки, я боялся и думать.

Назавтра, однако, к полному нашему изумлению, мы получили телеграмму от Кронски, где он сообщал, что едет с женой к нам и сегодня же вечером мы увидимся. Какая удача!

И точно, незадолго до обеда они заявились к нам.

Чуть ли не первое, о чем мы спросили, как это было ни позорно, нет ли у них денег взаймы.