Генри Миллер - Плексус

Время от времени она помогает мне советом: «Не мог бы ты писать рассказы покороче?» Она думает – бедняжка! – что чем скорей я закончу, тем быстрее мне за них заплатят. Она слышать не желает о всяких там неудачных вариантах. Делает вид, будто не верит, что такое бывает.

– О чем сейчас пишешь? – спрашивает она как-то утром.

– О нумизматике, – отвечаю я.

– Что это такое?

Объясняю в нескольких словах.

– И ты действительно думаешь, что люди будут читать о подобных вещах?

Интересно, что бы она сказала, признайся я, что пишу «Неудачника»?

Родитель более терпим. Я чувствую его скепсис и что он относится к моим трудам как к нелепому вздору, но он любопытен и хотя бы притворяется, что ему интересно то, чем я занимаюсь. Ему не совсем понятно, как воспринимать тот факт, что его сын, женатый уже вторым браком, имеющий ребенка, день-деньской сидит в столовой и стучит на машинке. В глубине души он доверяет мне. Он знает, что когда-нибудь и в чем-нибудь я добьюсь успеха.

За углом, куда я сворачиваю каждое утро, идя за газетой и пачкой сигарет, располагается лавчонка, хозяин которой новый человек в нашем квартале – некий мистер Коэн. Он единственный, этот мистер Коэн, кто вообще интересуется тем, что я делаю. Он думает, что это замечательно – иметь своим клиентом писателя, пусть даже и начинающего. Все остальные торговцы, надо сказать, знают меня очень давно; ни один не подозревает, что я повзрослел и стал иным человеком. Для них я по-прежнему маленький мальчуган с соломенными волосами и невинной улыбкой.

Но мистер Коэн явился из иного мира, из иной эпохи. Он не более «здешний», чем я. Вообще-то, поскольку мистер Коэн еврей, он не внушает доверия. Особенно старожилам. В одно прекрасное утро дорогой мистер Коэн признается мне, что когда-то тоже имел честолюбивое намерение стать писателем. Совершенно искренне он сообщает, как много для него значат наши короткие обмены репликами. Большая удача, говорит он, знать кого-то, кто с тобой одного поля ягода. (Полагаю, он имел в виду – близкого по духу.) Понизив голос и скривившись, он поведал, что придерживается весьма нелестного мнения о хозяевах соседних лавок. Ах, милый мистер Коэн, дорогой мистер Коэн, приди, приди, где бы ты ни был, и дай облобызать твой восковой лоб! Так что же все-таки объединяло нас? Несколько умерших писателей, страх и ненависть к полиции, презрение к идолопоклонникам и страсть к хорошим сигарам. Ни ты, ни я не были знатоками искусства. Но твои слова ласкали мой слух, как звуки челесты. Шагни ко мне, бледный дух, шагни с божественной выси и дай вновь обнять тебя!

Мать моя, конечно, была не просто удивлена, но шокирована, узнав, что я подружился с «тем коротышкой-евреем». О чем, господи, мы разговариваем? О книгах? Разве он читает? О мать моя, читает, читает на пяти языках! Она качает головой, недоверчиво, осуждающе. В любом случае иврит и идиш, которые для нее одно и то же, она не держит за языки: только еврей понимает подобную тарабарщину. (Ах! Ах!) Ничего серьезного, говорит она, не может быть написано на таких диковинных языках. О мать моя, а Библия ? Она пожимает плечами. Она имела в виду книги, а не Библию. (Sic!)

Что за мир! Из моих прежних дружков никого, все разъехались кто куда. Я уже не встречу на улице Тони Мореллу. Его папаша по-прежнему сидит у окошка, починяя обувь. Всякий раз, проходя мимо сапожной мастерской, я здороваюсь с ним. Но у меня недостает смелости спросить его о Тони. Но как-то, читая «Болтуна», местную газетку, я узнал, что мой давний друг выставил свою кандидатуру на муниципальных выборах в другом районе, где жил теперь. Может, однажды он станет президентом Соединенных Штатов! Это было бы нечто, а! Президент, вышедший из нашего захудалого квартала. Мы уже могли похвастаться полковником и тыловым адмиралом. Это были не кто иные, как братья Гроганы. Они жили чуть ли не в соседнем с нами подъезде. «Отличные ребята!» – в один голос говорили соседи. Немного позже один из них и в самом деле стал генералом, ей-богу! Что до второго, тылового адмирала, то будь я проклят, если его не направили в Москву со специальной миссией, и это сделал не кто иной, как президент нашей Империи трясунов. Не так плохо для нашей невзрачной улицы.

А еще, думаю я про себя (de la part des voisins [105] ) , у нас есть малыш Генри. Кто знает, может, из него получится новый О. Генри? Если Тони однажды выдвинули в президенты, наверняка Генри, наш малыш Генри, может стать знаменитым писателем. Наверняка.