Гастон Леру - Призрак оперы

Моклером звали бригадира осветителей, который по своему усмотрению творил на сцене день или ночь.

– Моклера нигде нет, – повторил потрясенный Мерсье. – А его помощники?

– Нет ни Моклера, ни помощников. Никого, кто занимается освещением! Вы же не думаете, – заорал вдруг режиссер, – что девушка исчезла сама по себе? Это же явно было подготовлено заранее! А где наши директора? Я запретил спускаться в осветительную и даже выставил пожарника возле органа. Я сделал что-то не так?

– Так, так! Все правильно… А теперь давайте ждать комиссара.

Режиссер сердито пожал плечами и ушел, проклиная вполголоса этих «мокрых куриц», которые, поджав хвост, забились в угол в тот момент, когда в театре «черт знает что творится».

Однако Габриеля и Мерсье нельзя было обвинить в том, что они забились в угол. Они получили указание, которое парализовало все их действия: они не имели права беспокоить директоров ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить это указание, но безуспешно.

В этот момент он как раз вернулся. На лице его была написана полнейшая растерянность.

– Вы говорили с ними? – поспешно спросил Мерсье.

– Когда в конце концов Моншармен открыл мне дверь, – отвечал Реми, – глаза его вылезали из орбит. Я подумал, что он кинется на меня с кулаками. Я не мог вставить ни слова, и знаете, что он сказал? Он спросил, есть ли у меня английская булавка. Я покачал головой, тогда он послал меня ко всем чертям. Я пытался объяснить, что в театре происходит нечто неслыханное, а он снова: «Английскую булавку! Дайте скорее английскую булавку!» Он орал как сумасшедший. Потом прибежал курьер и принес эту чертову булавку. Отдал ему, и Моншармен тут же захлопнул дверь перед нашим носом. Вот и все.

– А вы не сказали ему, что Кристина Даэ…

– Хотел бы я вас видеть на моем месте… Он просто кипел! На уме у него была только булавка. Мне кажется, если бы ее не принесли, его хватил бы удар. Все это очень даже загадочно, и, по-моему, наши директора начинают сходить с ума. – Помолчав, он недовольно добавил: – Этому пора положить конец! Я не привык, чтобы со мной обращались подобным образом.

– Это дело рук Призрака Оперы, – неожиданно выдохнул Габриель.

Реми ухмыльнулся. Мерсье вздохнул, казалось, он собирался сообщить что-то важное и таинственное, но, взглянув на Габриеля, делавшего ему красноречивые знаки, промолчал.

Однако Мерсье, чувствуя, что пора брать ответственность на себя, потому что время идет, а директора все не показываются, не выдержал:

– Ладно, я сбегаю за ними сам.

Габриель, как-то сразу помрачневший и озабоченный, остановил его:

– Погодите, Мерсье. Если они заперлись в своем кабинете, значит, так надо. У Призрака Оперы в запасе много всяких штучек.

Но Мерсье только покачал головой:

– Тем хуже! Если бы меня послушали раньше, полиция давно была бы в курсе.

И с этими словами он удалился.

– В курсе чего? – тотчас вставил Реми. – Ага, вы молчите, Габриель! И у вас тоже секреты… Было бы лучше, если бы вы меня в это посвятили, если не хотите, чтобы я счел всех вас сумасшедшими. Да, именно сумасшедшими!

Габриель повращал округлившимися глазами и сделал вид, что не понял намеков господина секретаря.

– Какие такие секреты? – пробормотал он. – Не знаю, о чем вы говорите.

На этот раз Реми вышел из себя.

– Сегодня вечером вот на этом самом месте, во время антракта, Ришар и Моншармен вели себя просто как настоящие душевнобольные.

– Я этого не заметил, – растерянно сказал Габриель.

– Только вы один не заметили! Вы думаете, что я их не видел? Думаете, господин Парабиз, директор банка «Креди Сантраль», тоже ничего не заметил? И посол тоже? Нет, господин хормейстер, все показывали пальцем на наших директоров!

– Что же они делали такого особенного, наши директора? – спросил Габриель с самым простодушным видом.

– Что они делали? Вы лучше меня знаете, что они делали! Вы были здесь! И наблюдали за ними – вы и Мерсье. И только вы двое не смеялись…

– Я вас не понимаю.

Габриель раздраженно развел руками, и этот жест, очевидно, означал, что данный вопрос его больше не интересует.

– Что это за новая причуда? – настойчиво допытывался Реми. – Они никого к себе не подпускали.

– Как? Они никого к себе не подпускали?

– Да, и они никому не позволяли до себя дотронуться.

– Вы это верно заметили, что они никому не позволяли до себя дотронуться, – подчеркнул Габриель. – Вот это действительно странно.