Гастон Леру - Призрак оперы

С этого момента она запела свободно, раскованно, вдохновенно. Она пыталась превзойти все, что делала до сих пор, и ей это удалось. В последнем акте, когда она начала призывать ангелов и подниматься с пола темницы, зал затрепетал от волнения, и многие почувствовали крылья за спиной.

Когда раздался этот нечеловеческий призыв, в центре амфитеатра встал человек и сделал движение, как будто он тоже собирался оторваться от земли. Это был Рауль.

И Кристина, простирая руки и вздымая грудь, в золотом сиянии распущенных по обнаженным плечам волос, бросила в зал последний крик:

В этот миг театр неожиданно погрузился в темноту. Это произошло настолько быстро, что зрители успели только вскрикнуть от изумления, и сцена вновь залилась светом…

…Но Кристины Даэ на сцене уже не было! Что с ней сталось? Где она? Зрители недоуменно переглядывались, и волнение моментально захлестнуло весь театр. Из-за кулис выбежали актеры и служащие. Спектакль оборвался посреди небывалого шума и смятения.

Так что же все-таки случилось с Кристиной? Какое колдовство сорвало ее со сцены прямо на глазах тысяч восторженных зрителей, буквально из рук Каролюса Фонта? Может быть, вняв ее мольбе, ангелы на самом деле унесли ее в небо?..

Рауль, по-прежнему стоявший в амфитеатре, вскрикнул. В своей ложе медленно поднялся на ноги граф Филипп. Взгляды зрителей перебегали со сцены на Рауля, потом на графа, и некоторые спрашивали себя, не связано ли это невероятное происшествие с заметкой в утренней газете. Но вот Рауль стремительно вышел из зала, граф покинул свою ложу, и пока опускали занавес, зрители устремились за кулисы, возбужденно переговариваясь на ходу. Каждый пытался по-своему объяснить происшедшее. Одни считали, что Кристина свалилась в люк, другие утверждали, что ее подняли лебедкой наверх и что это скорее всего сценический эффект, выдуманный новой дирекцией, третьи думали, что это – шутка, тем более что в момент исчезновения отключили свет в зале.

Наконец занавес медленно поднялся, и Каролюс Фонта, подойдя к самому краю оркестровой ямы, произнес печальным и суровым голосом:

– Дамы и господа, произошло неслыханное событие, которое повергло нас в глубокое беспокойство. Наша коллега, Кристина Даэ, исчезла на наших глазах самым непостижимым образом.

На сцене творилось невообразимое. Артисты, машинисты, танцовщицы, статисты, хористы, обладатели абонементов – все суетились, кричали, толкались. «Это волшебство!», «Она сбежала!», «Ее увез виконт де Шаньи!», «Нет, это сделал граф!», «Да нет же, это Карлотта, это ее рук дело!», «Нет, это призрак!»

Некоторые хитро посмеивались, особенно после того, как внимательный осмотр люков и полов исключил всякую возможность несчастного случая.

В галдящей толпе появились трое; они тихо переговаривались и в отчаянии пожимали плечами. Это были хормейстер Габриель, администратор Мерсье и секретарь Реми. Они свернули в узкий тамбур, который соединяет сцену с большим танцевальным залом, и, укрывшись позади огромных декораций, начали совещаться.

– Я стучал, но они не отвечают! Может быть, в кабинете их нет. Однако проверить невозможно, потому что ключи у них.

Так говорил секретарь Реми, и, вне всякого сомнения, его слова относились к обоим директорам, которые в последнем антракте приказали не беспокоить их ни под каким видом. «Их нет ни для кого».

– И все же! – воскликнул Габриель. – Не каждый день прямо со сцены воруют певиц…

– Вы сказали им об этом? – спросил Мерсье.

– Я попробую еще раз, – махнул рукой Реми и убежал.

Тем временем к ним подошел режиссер.

– Я вас ищу, господин Мерсье. Что вы оба здесь делаете? Вас спрашивают, господин администратор!

– Я ничего не хочу предпринимать до прихода комиссара, – заявил Мерсье. – За Мифруа уже послали. Когда он будет здесь, тогда и посмотрим.

– А я говорю вам, что надо немедленно спуститься вниз, к органу.

– Не раньше, чем придет комиссар…

– Я уже спускался к органу, но там никого нет.

– Но я-то что могу поделать?

– Разумеется, – и режиссер нервно потер руки. – Разумеется! Но если бы там был кто-нибудь из осветителей, он объяснил бы нам, отчего вдруг на сцене погас свет. А Моклера нигде нет. Вы понимаете?