Маргарет Этвуд - Мадам Оракул

На званом вечере Стержесс ухватил меня под локоть и потащил по комнате, как тележку по супермаркету.

– Простите меня за интервью, – начала я. – Наговорила таких глупостей…

– Что? Глупостей? – Он даже пустил петуха. – Да это сенсация! Как вы только додумались? Так поставить наглеца на место!

– Я не специально, – сказала я. Доказывать, что все правда, было бесполезно.

Собралось очень много народу, а я крайне плохо запоминала имена и потому напомнила себе, что нужно меньше пить. Я была уверена, что обязательно выставлю себя на посмешище. Надо сохранять спокойствие и невозмутимость.

Когда Стержесс отпустил наконец мой локоть, я прижалась к стене, прячась от газетного репортера – тот видел по телевизору мое интервью и жаждал побеседовать о феноменах экстрасенсорики. А мне ужасно хотелось плакать: какой смысл быть принцессой этого бала, если я все равно чувствую себя лягушкой? Да и веду себя соответственно. Артуру будет за меня стыдно. То, что я сказала на всю страну, противоречит идеалам их движения, их общества. Не то чтобы это можно назвать обществом… Общество здесь, да еще какое… Я допила двойной скотч и отправилась за новой порцией.

У бара ко мне подошел какой-то мужчина.

– Вы мадам Оракул? – осведомился он.

– Это название моей книги, – ответила я.

– Название потрясающее, – сказал он. – А книга – ужасная. Ошметки XIX столетия. Гибрид Рода Макъюэна и Калила Гибрана.

– То же говорит и мой издатель, – заметила я.

– Вижу, ваша поэма имеет успех, – продолжал мужчина. – Расскажите, каково это – быть известным плохим писателем?

Начиная сердиться, я огрызнулась:

– Опубликуйте что-нибудь, тогда и узнаете.

– Эй, – улыбнулся он, – полегче. Ну да неважно. У вас потрясающие волосы. Ни в коем случае не стригитесь, хорошо?

Тут наконец я на него посмотрела. Тоже рыжий, с элегантными вощеными и закрученными вверх усами и острой бородкой. Длинный черный плащ, гетры, белые перчатки, трость с золотым набалдашником и цилиндр, украшенный иглами дикобраза.

– Мне нравится ваш цилиндр, – сказала я.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил он. – Это мне одна знакомая сделала. Есть еще перчатки в комплект, но в них я все время к чему-нибудь прицепляюсь – к безработным в очереди, дохлым собакам, нейлоновым чулкам, всякому такому. Это моя униформа. Пойдемте ко мне домой?

– О, никак не могу, – отказалась я. – Но все равно спасибо.

Мужчина в цилиндре нисколько не расстроился. – Можете, по крайней мере, зайти на мою выставку. – Он протянул слегка запачканное приглашение. – Вернисаж нынче вечером. Это всего в паре кварталов отсюда; потому-то я и вломился сюда к вам без приглашения – до смерти надоело у себя.

– Ладно, – сказала я, подумав, что большого вреда не будет. Втайне я была очень польщена: мне давно не делали гнусных предложений. Мужчина – или его плащ, кто ж тут разберется – показались мне весьма привлекательными. К тому же было просто необходимо сбежать от газетчика.

Открытие проходило в небольшой художественной галерее «Взлет», а выставка называлась «РАСКВОШКИ».

– Это игра слов, – объяснил мужчина при переходе Янг-стрит. – Гибрид «скво» и «расквашивать», понимаете?

– Думаю, да, – ответила я, разглядывая свое приглашение в свете магазинной витрины. – «Королевский Дикобраз, – говорилось там. – Мастер конкреативных поэм». И картинка: мой новый знакомый в полном облачении, а рядом – фотография дохлого дикобраза, снятая снизу, так, что были видны длинные передние зубы.

– А как ваше настоящее имя? – поинтересовалась я.

– Это и есть настоящее, – чуть обиженно отозвался он. – Я сейчас официально меняю документы.

– О, – только и сказала я. – А почему именно оно?

– Прежде всего, я роялист, – ответил мужчина. – Балдею от королевы. И подумал, что мое имя должно это отражать. Знаете, как «королевская почта» или «канадская королевская конная полиция». Кроме того, по-моему, такое имя хорошо запоминается.

– А почему «дикобраз»?

– Мне всегда казалось, что бобр неправильно выбран национальным символом, – сказал Королевский Дикобраз. – Вдумайтесь: бобр. Дико скучное животное. Такой XIX век; трудолюбие и все прочее. А знаете, зачем на них охотились? Шкуру, понятно, пускали на шапки – но еще у них отрезали яички. Для парфюмерии. Ну и участь, я вам доложу! А дикобраз, он… что хочет, то и делает. Иглы – это вам не шутки. И потом, такой странный вкус; я имею в виду, бобры грызут деревья, а дикобразы – сиденья от унитазов.