Сельма Лагерлёф - Сказание о Йосте Берлинге

Она решила бежать и никогда больше не возвращаться в этот дом.

Но не для того, чтобы избежать испытаний, которым с дьявольской изобретательностью подвергала ее свекровь. Ей привиделось, что Господь дал ей знак. Господь повелел ей сохранить силы и здоровье для самой высокой цели, какая только может быть у женщины.

Она не пошла на запад – там жил тот, к которому она испытывала грешную страсть. И на север не лежал ее путь – там жили ее друзья. И на юг не направила она стопы, туда, где далеко-далеко жили ее родители, где был ее отчий дом. Она побрела на восток, где не было ничего – ни любимого, ни друзей, ни отчего дома.

Она шла тяжело и мучительно, потому что не было мира в ее душе. Но ее успокаивала сама мысль, что отныне искупление ее грехов будет происходить среди чужих людей. Она надеялась, что равнодушные взгляды послужат ей исцелением, как облегчает боль от ушиба и снимает отек приложенная стальная ложка.

Молодая графиня решила найти самый бедный надел, самый бедный хутор, где ее никто не знает.

– Меня выгнали из дома, – скажет она им. – Дайте мне самую простую еду и крышу над головой, я отработаю. И деньги у меня есть.

Так она шла в светлой июньской ночи. Май прошел в нестерпимых страданиях в доме свекрови. Ах, май, май, чудный месяц, когда светлая зелень берез оживляет мрачную темноту еловых лесов, когда дует с юга суннан, теплый, ласковый ветер!

– Ах, май! Милый май, не подумай, что я неблагодарна, ведь я ни словом не похвалила твои дары, не упомянула щедрость и красоту.

Но вот что хочу я спросить тебя, май: обращал ли ты когда-нибудь внимание на ребенка, когда он сидит на коленях матери и слушает сказку? Пока ему рассказывают про страшных великанов и ужасных страданиях заколдованных принцесс, он даже не думает спать; но как только мать напоминает ему, как светит солнце, как прекрасна жизнь, у малыша тут же слипаются глаза, и он сладко засыпает, прильнув головой к груди матери.

Да, мой милый, ласковый май, я тоже из таких детей. Пусть другие слушают сладостные рассказы, как распускаются майские цветы на зеленой, освещенной солнцем лужайке. Мне по вкусу темные ночи, полные призраков и приключений. Тяжелые судьбы, страдания, переполненные горем сердца, – это для меня.

Весна, пришло время отправлять выплавленное в Вермланде железо в Гётеборг.

Но из Экебю отправлять нечего. Осенью была засуха, уровень воды понизился, к тому же всем распоряжались кавалеры.

Как же они распоряжались? А вот как: по широкой лестнице порогов в Бьоркшё текло горькое, пенное, крепкое пиво, а длинное озеро Лёвен вместо воды было заполнено водкой и самогоном. А как же кузнечные горны? Кузнечные горны работали вовсю: кузнецы в деревянных башмаках и рубахах с закатанными рукавами жарили мясо, поворачивая шомпола над седыми раскаленными углями. А по вечерам танцы до упаду. Железо? Что вы! Ни о каком железе и речи не было. На наковальнях играли в карты, а утомившись, спали на верстаках. Никто и не думал о железе.

Но пришла весна, и в оптовой конторе в Гётеборге уже ждали ежегодных поставок железа из Экебю. В который раз листали контракт, подписанный майоршей и майором, – да, все правильно: они обязались ежегодно поставлять несколько сотен шеппундов [25]железного прута.

Но что кавалерам до майоршиных контрактов? К власти пришли радость, скрипка и вино.

Везли железо из Стомме, из Сэлье и Кимсберги, из Уддехольма и Мункфорса – со всех многочисленных металлургических предприятий железо свозили к Венерну. Но не из Экебю.

Разве Экебю не главный поставщик железных заготовок в Вермланде? Неужели никому нет дела до чести и репутации старинного поместья? Похоже, что нет. Правят кавалеры, а доверить кавалерам управление заводами – все равно что доверить ветру управление золой от костра. Танцы главнее. На что еще способны их беспутные головы?

Удивляются пороги и реки, удивляются баржи и паромы, гавани и шлюзы:

– А где же железо из Экебю?

Перешептываются леса и озера, горы и дали:

– А где же железо из Экебю? Неужели у них кончилось железо?

Еле слышно хихикают углежогные ямы в лесу, в кузницах пересмеиваются огромные водяные молоты, шахты хохочут в голос, распахнув свои бездонные пасти, ехидно ухмыляется конторка в Гётеборге, та, где лежит контракт:

– Вы слышали что-нибудь подобное? В Экебю нет железа! На лучших в Вермланде заводах нет железа!

Что с вами, кавалеры? Неужели вы допустите позор и бесчестье, неужели вы предадите Экебю? Ваше Экебю, ваше самое любимое, самое прекрасное место на этой зеленой земле, Экебю, по которому вы так тосковали в своих странствиях, чье название не могли произнести, чтобы не навернулась слеза? Поднимайтесь же, кавалеры, спасайте честь Экебю!