Сомерсет Моэм - Бремя страстей человеческих

– Вас зовут Кэри? – спросил он.

– Да.

– Ну, значит, вот наша с вами нога. Нам повезло – это мужчина.

– Почему повезло? – спросил Филип.

– Все предпочитают мужчин, – вставил служитель. – Женщины чересчур обрастают жиром.

Филип поглядел на труп. Руки и ноги были как плети, а ребра туго обтянуты кожей. Это был мужчина лет сорока пяти с жидкой седой бородкой и редкими бесцветными волосами; глаза были закрыты, нижняя челюсть запала. Филип не мог себе представить, что когда-то этот труп был живым человеком, и ряды мертвых тел показались ему страшными и отвратительными.

– Я собирался начать в два часа, – сказал юноша.

– Ладно, – согласился Филип, – к этому времени я вернусь.

Накануне он купил ящик с инструментами, и теперь ему отвели для них шкафчик. Он поглядел на юношу, с которым пришел в анатомичку, – тот был бледен как полотно.

– Вам нехорошо? – спросил Филип.

– Я никогда еще не видел мертвых.

Они пошли по коридору к выходу. Филип подумал о Фанни Прайс. Она была первым мертвецом, которого он увидел; он вспомнил, какое странное это произвело на него впечатление. Живого отделяет от мертвого непроходимая пропасть: они словно особи двух враждебных видов; чудовищно подумать, что мертвец совсем недавно говорил, двигался, ел, смеялся. В мертвеце есть что-то жуткое: кажется, что он может наслать порчу на живых.

– Не пойти ли нам поесть? – спросил его новый знакомый.

Они спустились в подвал, где в темной комнате помещалась столовая; здесь студенты получали такую же еду, как в любой закусочной. Филип заказал булочку с маслом и чашку шоколада; во время еды он выяснил, что его спутника зовут Дансфорд. У этого румяного парня с веселыми голубыми глазами были темные кудрявые волосы и крупные руки и ноги, движения и речь его были неторопливы. Дансфорд совсем недавно приехал из Клифтона.

– Вы хотите пройти общий курс? – спросил он Филипа.

– Да, мне нужно получить диплом как можно скорее.

– Мне тоже, но потом я собираюсь поступить в Королевский хирургический институт. Хочу стать хирургом.

Большинство студентов проходило общий курс хирургического и терапевтического факультетов; самые честолюбивые и усердные продолжали учение, чтобы получить диплом Лондонского университета. Незадолго до поступления Филипа правила были изменены и курс обучения продлен до пяти лет вместо четырех, как это было до осени 1892 года. Дансфорд все это объяснил Филипу. Сперва предстояли экзамены по биологии, анатомии и химии; каждый предмет можно было сдавать в отдельности, и большинство студентов сдавало биологию через три месяца после начала занятий. Эту науку лишь недавно включили в программу обучения, и требования были небольшие.

Когда Филип вернулся в анатомичку – он опоздал на несколько минут, позабыв заранее обзавестись нарукавниками, – он застал многих студентов уже за работой. Его партнер начал минута в минуту и был занят препарированием подкожных нервов. Двое других хлопотали у второй ноги и еще несколько человек – у рук.

– Ничего, что я уже начал?

– Пожалуйста, продолжайте, – отозвался Филип.

Он взял учебник, отыскал там схему анатомического препарирования ноги и посмотрел, что им надо было найти.

– Вы, оказывается, в этом деле мастак, – сказал Филип.

– Да, я уже резал животных на подготовительных курсах.

За анатомическим столом шла оживленная беседа – об анатомии, о перспективах футбольного сезона, о демонстраторах, о лекциях. Филип чувствовал себя значительно старше других. Это были совсем еще школьники. Но возраст определяется скорее знаниями, чем годами, а Ньюсон, его усердный партнер, отлично знал свое дело. Ему явно хотелось порисоваться своими знаниями, и он давал Филипу подробные объяснения. А тот, забыв, что он человек, умудренный годами, покорно его слушал. Потом Филип вооружился скальпелем и пинцетом и в свою очередь приступил к работе, а партнер его следил за тем, что он делает.

– Вот здорово, что он такой худой, – сказал Ньюсон, вытирая руки. – Бедняга, видно, не ел целый месяц.

– Интересно, от чего он умер, – пробормотал Филип.

– Мало ли от чего, вернее всего – от голода… Осторожно, не перережьте этой артерии.

– Легко сказать: «Не перережьте артерии», – заметил один из студентов, занятых другой ногой. – У этого старого идиота артерии не на месте.

– Артерии никогда не бывают на месте, – возразил Ньюсон. – Нормы вы никогда не встретите. Поэтому ее, очевидно, и зовут нормой.