Олдос Хаксли - Шутовской хоровод. Эти опавшие листья

Дойдя до ганглия, Гамбрил перестал писать. Он положил чертежную доску на пол, закрыл перо и предался радостям чистой лени. Он сидел, покуривая сигару. Под ним, двумя этажами ниже, кухарка и горничная читали газеты: одна – «Отклики дня», другая – «Зеркало большого света». Для них ее величество королева милостиво беседовала с девочками-калеками из сиротского приюта; жокеи вылетали из седла, беря препятствия; Купидон деятельно работал среди представителей высшего общества, и убийцы, выпустившие кишки из своих любовниц, разгуливали на свободе. Над ним был город макетов, были спальни господ и слуг, чердак, полный баков с водой и вековой пыли, крыша, а над ней, на расстоянии двухсот или трехсот световых лет, звезда четвертой величины. По ту сторону капитальной стены по правую руку от него какое-то многочисленное семейство вело с удивительным упорством беспросветную жизнь. В данную минуту они все страстно переругивались. За стеной по левую руку жили юный журналист с женой. Сегодня ему самому пришлось готовить ужин. Юная супруга лежала на кушетке, чувствуя себя отвратительно: она в положении, теперь это совершенно ясно. Они не собирались иметь ребенка; это – катастрофа. А на улице птицы спали на деревьях, ребята из близлежащих трущоб возились и орали. Тем временем по Атлантическому океану плыли суда, нагруженные новыми сигарами. Рози в эту минуту, вероятно, штопала носки Шируотеру. Гамбрил сидел и покуривал, и Вселенная располагалась вокруг него правильным узором, как железные опилки вокруг магнита.

Дверь открылась, и горничная, по старой привычке бесцеремонно и резко нарушив его ленивое блаженство, ввела Шируотера и тотчас же поспешила обратно к «Зеркалу большого света».

– Шируотер! Какой приятный сюрприз, – сказал Гамбрил. – Заходите, присаживайтесь. – Он показал на стул.

Неуклюже, заполняя столько пространства, сколько хватило бы для двух нормальных людей, Шируотер нетвердой походкой, зигзагами, пересек комнату, наткнулся по дороге на письменный стол и диван и наконец уселся на указанный ему стул. Гамбрилу вдруг пришло в голову, что ведь это муж Рози; сразу он этого не сообразил. Может быть, он явился к нему так неожиданно именно в качестве оскорбленного супруга, после того, что произошло сегодня: он вернулся домой; Рози призналась во всем… Да! Но ведь она же не знает, кто он такой. При этой мысли он внутренне улыбнулся. Ну и положение! Может быть, Шируотер пришел жаловаться ему на неведомого Цельного Человека – ему, Гамбрилу! Это восхитительно. Аноним – автор всех этих баллад в «Оксфордской антологии английской поэзии»; знаменитый итальянский художник – Ignoto [78] Неизвестный ( ит .). . Гамбрил был даже разочарован, когда его посетитель заговорил не о Рози, а совсем на другие темы. Погруженный в трясину своего уютного живота, он пребывал в настроении добродушно-фривольном. Водевильная непристойность этого положения пришлась бы ему в эту минуту очень по душе. Добрый старый Шируотер – но какой же он баран! Если бы он, Гамбрил, взял на себя труд жениться, уж он бы обращал на свою жену хоть немного внимания.

Шируотер начал говорить в общих выражениях о жизни. «К чему это он клонит? – спрашивал себя Гамбрил. – Какие частности скрываются в засаде этих обобщений?» Иногда Шируотер замолкал. «Вид у него, – подумал Гамбрил, – крайне мрачный». Пухлый детский ротик под густыми усами не улыбался. Наивные глаза выражали изумление и усталость.

– Странно устроены люди, – сказал он после одной из пауз. – Очень странно. Даже представить себе невозможно, до чего они странные.

Гамбрил рассмеялся.

– Ну, о человеческой странности я имею очень ясное представление, – сказал он. – Все люди странные, причем нормальные почтенные буржуа обычно бывают страннее всех прочих. Как они ухитряются жить подобным образом? Иногда просто удивляешься. Как я подумаю о всех моих тетушках и дядюшках… – Он покачал головой.

– Может быть, это потому, что я совсем не любознателен, – сказал Шируотер. – Очевидно, нужно быть любознательным. Я только теперь понял, что я был недостаточно любознателен в отношении людей. – Частности, личные и животрепещущие, начали высовываться из-под туманного покрова обобщений, как кролики из норок на опушке леса; Гамбрил очень ясно представил себе эту картину.

– Безусловно, – поощрительно сказал он. – Безусловно.

– Я слишком много думаю о работе, – продолжал Шируотер, хмурясь. – Слишком много физиологии. Но есть еще психология. У людей есть сознание, не только тело… Нельзя ограничивать свои интересы. Чересчур ограничивать. Сознание людей… – На мгновение он замолк. – Я могу представить себе, – снова заговорил он тоном человека, рассматривающего какой-то гипотетический случай, – я могу представить себе человека, настолько поглощенного психологией какого-нибудь другого человека, что он больше ни о чем не может думать. – Теперь кролики готовы были окончательно вылезти наружу.