Олдос Хаксли - Шутовской хоровод. Эти опавшие листья

Было огромным облегчением, когда мистер Болдеро перестал разглагольствовать об искусстве и согласился снизойти до дел. Гамбрил специально для этого случая надел показательную пару Штанов, изготовленную по его заказу мистером Бодженосом. В интересах мистера Болдеро он подверг их всестороннему испытанию. Он со всего размаху хлопнулся на пол – без малейших ушибов и болезненных ощущений. Он по нескольку минут подряд комфортабельно сидел на остром краю декоративной каминной решетки. В промежутках он, как манекен, расхаживал взад и вперед перед мистером Болдеро.

– Чуточку выпячивается, – сказал мистер Болдеро. – Но все же…

В общем и целом впечатление было благоприятное. Пора, сказал он, подумать о деталях. Нужно будет начать опыты с резиновыми прокладками, чтобы создать модель, сочетающую, по выражению мистера Болдеро, «максимальную эффективность с минимальным выпячиванием». Когда они найдут то, что нужно, они закажут какой-нибудь солидной фирме требуемое количество резиновых прокладок. Что же касается самих брюк, то здесь лучше всего ориентироваться на потогонные мастерские в Ист-Энде, где применяется женский труд. «Дешево и прочно», – сказал мистер Болдеро.

– Идеальный план, – сказал Гамбрил.

– А еще, – сказал мистер Болдеро, – нужно создать рекламу. От нее зависит, можно сказать, – продолжал он торжественным тоном, – удача или неудача всего нашего предприятия. Я считаю это вопросом первостепенной важности.

– Безусловно, – сказал Гамбрил, кивая с важным видом понимающего человека.

– Нужно поставить дело, – сказал мистер Болдеро, – на научную ногу. – Гамбрил снова кивнул. – Мы должны апеллировать, – продолжал он так бойко, что Гамбрилу стало ясно, что он кого-то цитирует, – к извечным инстинктам и чувствам человечества… Они – источник всякой деятельности. Они, если можно так выразиться, тратят деньги.

– Все это очень хорошо, – сказал Гамбрил. – Но как вы будете апеллировать к важнейшему из инстинктов? Я имею в виду, как вы, вероятно, догадываетесь, инстинкт пола.

– Я только что хотел об этом сказать, – ответил мистер Болдеро и поднял руки, словно призывая своего собеседника терпеливо выслушать его. – Увы! Это невозможно. Боюсь, нам не удастся повесить наши Штаны на вешалку полового инстинкта.

– Тогда мы погибли, – с преувеличенным пафосом произнес Гамбрил.

– Нет, нет, – успокоил его мистер Болдеро. – Вы повторяете ошибку великого венца [75] Венского профессора Фрейда. . Вы преувеличиваете значение пола. В конце концов, дорогой мистер Гамбрил, есть еще инстинкт самосохранения; а также, – он подался вперед, водя перед глазами пальцем, – социальный инстинкт, стадный инстинкт.

– Верно.

– Оба эти инстинкта не уступают половому. Что такое знаменитые «цензуры» нашего профессора, как не запреты, исходящие извне, от стада, и усиливаемые внутри человека социальным инстинктом?

Гамбрил ничего не мог ответить; мистер Болдеро продолжал улыбаясь:

– Нам лучше всего держаться за самосохранение и стадность. Напирайте на удобство и пользу, на гигиеничность наших Штанов: этим вы затронете в публике чувство самосохранения. Играйте на страхе перед общественным мнением, на желании быть лучше ближних, на боязни отличаться от других – одним словом, на всех тех смехотворных слабостях, которые развивает в людях инстинкт толпы. Они будут в наших руках, если мы поставим дело на научную ногу. – Птичьи глазки мистера Болдеро весело подмигивали. – В наших руках, – повторил он и рассмеялся довольным смешком, полным такого бесовского и в то же время по-детски невинного коварства, что казалось – крошечный гном внезапно занял место финансиста в лучшем кресле Гамбрила. Гамбрил рассмеялся тоже: эта гномья веселость была заразительна.

– В наших руках, – отозвался он. – О, я уверен, что им от нас не уйти, если вы возьметесь за дело, мистер Болдеро.

Мистер Болдеро принял похвалу с улыбкой, выражавшей все, что угодно, кроме ложной скромности. Он заслужил похвалу и знал это.

– Я изложу вам кое-какие из моих соображений по поводу организации рекламы, – сказал он. – Чтобы у вас создалось представление. Вы их обдумаете на досуге и сделаете свои предложения.

– Да, да, – кивнул Гамбрил.

Мистер Болдеро откашлялся.

– Мы начнем с того, – сказал он, – что будем апеллировать как можно проще и элементарней, к инстинкту самосохранения: мы укажем, что Патентованные Штаны удобны; что носить их – это значит избегать боли. Несколько кричащих лозунгов о комфорте – вот и все. Проще простого. Нет ничего легче, как убедить человека, что на воздухе сидеть приятней, чем на дереве. Но тут же, не оставляя вопроса о твердых сиденьях, мы должны сделать незаметное фланговое движение и атаковать социальные инстинкты. – И, приложив кончик указательного пальца к кончику большого, мистер Болдеро легким движением отвел руку в сторону, точно скользя по гладким медным перилам. – Мы будем говорить о величии и о тяготах сидячей работы. Мы должны подчеркивать ее духовное достоинство и одновременно осуждать связанные с ней неудобства. «Почетный Стул», знаете? Можно развить эту тему. «Стулья Сильных Мира Сего». «Стул, управляющий конторой, возвышается над миром». Из этого уже можно кое-что сделать. А затем нужно подпустить исторической болтовни насчет тронов: как почетны, но как неудобны они были. Мы должны заставить банковского служащего и государственного чиновника гордиться своим положением и в то же время стыдиться того, что они, такие замечательные люди, вынуждены мириться с болью в ягодицах. В современной рекламе нужно льстить публике – не в елейном, униженном, коммивояжерском стиле старых мастеров рекламы, ползавших на брюхе перед клиентами, которые стояли выше их на общественной лестнице. Этот стиль устарел. Теперь мы выше их, потому что у нас больше денег, чем у конторщиков и чиновников. Современная лесть должна быть мужественной, прямолинейной, искренней; она должна выражать восхищение равных – тем более лестное, что мы вовсе не равные им. – Мистер Болдеро приложил палец к носу. – Они чернь, а мы – капиталисты… – Он рассмеялся.