Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

– Сейчас расскажу.

– Вы с ней поссорились, и она от тебя уехала?

– Имейте терпение. Что вы за нетерпеливый пожилой господин! Нет, мы не ссорились. Элли отправилась на войну.

– На войну?

– В Мукден [35]… Она находится в Санкт-Петербурге, при Красном Кресте.

– Элли?

– Да.

– О боже!

– Зачем вы так говорите, отец? Это ее призвание… Она чувствует, что должна там находиться… Делает великое дело… Она много рассказывала мне о своих планах. Я не счел нужным ее останавливать. Мы вместе ходили к Российскому послу… Вместе готовились к ее отъезду… Она сильная и отважная, а теперь стала еще отважнее, чем раньше… Она и раньше ухаживала за больными и бедными… Отец, я видел, как она во Флоренции… там шестилетний мальчик попал под машину… она взяла его на руки, села с ним в машину и отвезла к врачу… а я при виде мальчика чуть в обморок не упал. Не знаю, долго ли она проработает в Красном Кресте… но уверен, что пока она там, она будет работать с полной отдачей… Отец, уж такой она человек, такова линия ее жизни… У каждого своя линия… Жениться и думать, что законный брак может навеки соединить две линии, – это глупо. Альдо с Отилией правы… Но хоть мы с Элли и состоим в законном браке, она свободна. Только вот мне…

Он помолчал, потом продолжил:

– Мне было тяжело… когда она уехала… Бог знает насколько тяжело… Я ее очень, очень люблю. Мне ее недостает, после того как мы были вместе.

– Ничего себе дамочка! – воскликнул Паус.

Лот взял отца за руку.

– Не говорите так, отец…

– Ох уж эти мне женщины! – воскликнул Паус. – Все они… все они такие…

И не смог закончить фразу.

– Нет, отец, не все «такие»… Они все разные… и мы тоже… Нельзя говорить о «мужчинах» и «женщинах» вообще. Мы все – бедные, ищущие, заблуждающиеся люди… Пусть она ищет: в этом ее жизнь. И в процессе поисков она делает много хорошего. Намного больше, чем я… Вот, прочитай ее письмо: она написала мне из Петербурга.

– Нет, Лот, не хочу читать. Ее место рядом с мужем, особенно когда он болен.

– Она не знает, что я болен. Надеюсь, вы не пошлете ей телеграмму, чтобы она приехала из Петербурга так же, как вы приехали из Брюсселя, оттого что у меня слегка поднялась температура. Отец, не осуждайте ее…

– Я ее все равно осуждаю, и тебя тоже осуждаю – за трусость, за то, что ты ее отпустил и не заставил ее, как муж, остаться с тобой рядом.

Лот умоляюще сложил руки.

– Отец, – тихо сказал он, – не говорите так. Не говорите так. Вы причиняете мне боль… я испытал уже столько боли, вернее, не боли, а горя, горя!

В горле его встал большой ком, он разрыдался.

– Мальчик мой, дорогой мой мальчик…

– Отец, да, я слабый, но я стараюсь быть мужественным. И спокойным. И хладнокровным. Побудьте со мной. Maman вместе с Хью уезжает в Англию. Стейн к ней не вернется. Он от нее ушел, навсегда. Теперь, когда у нее есть деньги и есть Хью, ей больше никто не нужен. И я в том числе. Не оставляйте меня одного. Поедемте вместе в Ниццу, в Италию. Не оставляйте меня одного с моим горем, но давайте не будем об этом говорить, и никогда больше не осуждайте Элли… если хотите остаться мне другом. Она поступает так, как должна поступать, а иначе нельзя.

Его голос постепенно набирал уверенность, и Паус-отец удивился, насколько убежденно Лот произнес по следние слова. Да, удивился. Это говорило другое поколение, он не мог согласиться с такими идеями, воззрениями, взаимоотношениями! Жениться только в муниципалитете, без церкви, а через несколько месяцев отпустить жену в Красный Крест! Страдать, оттого что она уехала, но считать, что иначе было невозможно и она поступила так, как должна была поступить… Эти взаимоотношения, воззрения, идеи настолько отличались от того, к чему он привык, что у него, охваченного негодованием по поводу поступка Элли, замелькало в глазах, он почувствовал себя человеком другого времени, другого поколения. Он незаметно пожал плечами, но решил больше не высказывать свои несомненно старомодные чувства, поэтому ответил совсем коротко, когда Лот повторил свой вопрос:

– Вы останетесь со мной?

– Да, сынок, я с тобой останусь…

И то ударение, которое он сделал на слове «я», было единственной критикой в адрес Элли, которую он себе позволил. Лот вздохнул с облегчением, затем сделал глубокий вдох, по-прежнему держа отца за руку. Через несколько мгновений старик заметил, что Лот спит. Он высвободил руку из ослабевших пальцев сына и на цыпочках вышел из комнаты; Лот ничего не заметил. В коридоре Паус остановился.