Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

– Я не могу убить свою мать! – повторил Харольд Деркс, его лицо исказилось от мучительной боли, и он с силой сжал руки.

– Но это невозможно скрывать, – тихо сказала Ина Анне, стоявшей тут же, бормоча что-то про себя, в полном расстройстве чувств…

Но опять позвонили, Анна открыла, вошел Антон: это был его день, в этот день, раз в неделю, он всегда навещал мать.

– У maman кто-нибудь есть?

– Тетушка Стефания, – ответила Ина.

– Что случилось? – спросил Антон, видя у нее на лице смятение.

– Умер доктор Рулофс.

– Умер?

Даан Деркс объяснил ему все вкратце.

– Мы обсуждаем, дядюшка, кто должен сообщить об этом grand-maman , – сказала Ина. – Может быть, вы можете?

– Лучше нет, – мрачно ответил Антон Деркс.

Нет, пусть они сделают это сами: он был не из тех, кто вмешивается в неприятные дела, которые к тому же не имеют к нему прямого отношения. Его все это ничуть не волнует! Он приходит раз в неделю навестить maman, выполняя сыновний долг. А остальное его ну совершенно не волнует! Стефания уже достаточно заморочила ему голову, обрабатывая его, чтобы он составил завещание в пользу своей крестницы, малютки Антуанетты, дочки Ван Вейли, хотя он предпочел бы выкинуть деньги в канал. Харольд с Дааном вместе ведут дела в Ост-Индии и потому откровенны друг с другом, а он всегда держался от них в стороне, они были ему как чужие. Ину он терпеть не мог с тех пор, как д’Эрбур действительно выручил его в трудный момент из-за истории с прачкиной дочкой. Но его вся эта лавочка не волнует просто ни капли… Больше всего он любил сидеть дома, курить, читать и грезить, предаваясь умственному онанизму – фантазируя о приятных и возбуждающих сценах из далекого прошлого… Но этого никто не знал. То были его тайные сады, где он блаженствовал в одиночестве, окутанный клубами табачного дыма, услаждаясь тайными ощущениями. С тех пор как он настолько состарился, что умудрился попасть в такую бессмысленную и глупую историю с дочкой прачки, он стал предпочитать сидеть тихонько дома, в клубах дыма, создавая в своем воображении сады земных наслаждений, о которых никому не рассказывал и где его никто не будет искать. Поэтому он предавался порокам только в своих все более и более растленных мыслях – ибо очень состарился, – а сейчас повторил:

– Нет, лучше не я… Это слишком грустно… Стефания наверху одна? Тогда я тоже поднимусь, Анна…

И отправился наверх.

«Интересно, знает ли дядюшка Антон? – размышляла Ина, сгорая от любопытства… Он часто такой мрачный, такой молчаливый, он, несомненно, скрывает многое, что знает… Может быть, стоит с ним поговорить?» И пока ее отец, сидящий на стуле со страдальческим лицом, и дядя Даан обсуждали, кто сообщит новость maman, она догнала дядю в коридоре и прошептала, чтобы Анна, вернувшаяся на кухню, не слышала:

– Дядюшка… расскажите… что случилось?

– Где? Когда? – спросил Антон.

– Что случилось шестьдесят лет назад? Вам тогда было пятнадцать лет… Тогда что-то произошло, что…

Он смотрел на нее оторопело.

– О чем ты? – спросил он.

– Что-то тогда произошло, – повторила она. – Вы должны помнить… Что-то, о чем знают рара и дядя Даан… Что-то, о чем рара знал всегда… что-то, из-за чего дядя Даан приехал в Голландию…

– Шестьдесят лет назад… – сказал Антон Деркс и посмотрел ей в глаза; неожиданность ее вопроса настолько ошеломила его эгоистичный растленный ум, что он вдруг увидел прошлое – шестьдесят лет назад и разом вспомнил свое давнишнее подозрение, что у его матери с Такмой была какая-то общая тайна, которую они вместе скрывали, они двое; Антон всякий раз ощущал это, когда, исполненный почтительного трепета, робея, раз в неделю приходил к матери и видел сидящего напротив нее Такму, пугливо вздрагивавшего, с дергавшейся от тика головой и словно прислушивающегося… Шестьдесят лет назад? Да, что-то… что-то тогда произошло… И во внезапном секундном озарении он почти увидел Это , ощутил смерть своего отца шестьдесят лет назад, приблизился к Истине, подсознательно, в приступе ясновидения, посетившем старика, не сдерживавшего в себе животное начало, но именно потому натренировавшего способность вживаться в прошлое.

– Шестьдесят лет назад… – повторил он и посмотрел на Ину мутными глазами. – И что же это было, Ина?

– Вы ничего не можете вспомнить?

Она вся напряглась от любопытства, глаза горели и всматривались в его глаза; он не узнавал ее – и куда только подевалась ее обычная аристократическая усталость во взоре? Ину Антон терпеть не мог, а д’Эрбура ненавидел, поэтому сказал: