Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

– Нет, – сказала Инна, качая головой в бело-райской шляпе, – есть что-то, что еще не прошло. Совершенно точно. Но рара надеется, что в скором времени…

– Что в скором времени?

– Это пройдет .

Оба были бледны как полотно.

– Ина, Ина, будь осторожна, – сказал д’Эрбур. – Ты не знаешь, куда суешь свой нос!

– Да, правда, – сказала она, точно в гипнозе.

Она должна все узнать во что бы то ни стало. Она сегодня же поговорит с отцом.

Ина взволнованно бродила по дому, не понимая, что предпринять. Она слышала в комнате на первом этаже голос Пола, сына-студента, он сидел там со своими однокурсниками, все курили; проходя мимо двери, Ина прислушалась к их шумной беседе. Раздался звонок в дверь, это пришел из школы младший сын Гюс, ее любимец; слушая его рассказы и радуясь его жизнерадостной молодости, она на миг забыла о своем лихорадочном любопытстве.

Поначалу она собиралась зайти к отцу в кабинет, но потом испугалась, что до обеда осталось слишком мало времени и что отец не любит, чтобы его беспокоили в этот час. Ина места себе не находила от волнения и все бродила и бродила. Только представьте себе, что рара разорится, что ей тогда делать со своим семейством? Тетушка Стефания, возможно, завещает какую-то сумму Гюсу; его она любила больше всех, но и кроме него у тетушки столько племянников и племянниц… Вдруг она вздумает поделить наследство между всеми ними? Обеспокоенное денежными вопросами материнское начало Ины приказывало ей думать о будущем троих детей; что ж, для Лили она делала, что могла: обрабатывала тетушку Стефанию и дядю Антона, а Пол пускай сам о себе позаботится; даже имей он миллион, ему бы все равно было мало… Час обеда приближался, и Ина дожидалась в столовой вместе с д’Эрбуром и сыновьями, пока сверху спустится рара . Когда Харольд Деркс вошел в столовую, ей показалось, что отец, высокий, тощий и сутулый, ссутулился еще больше; разлившаяся по лицу желчь придавала его впалым щекам медный отлив. Ина любила, чтобы обеды проходили чинно, но в благодушной атмосфере, скромный обед подавался весьма изящно: все в ее доме было стильным, а она сама была образцовой хозяйкой этого дома. От детей она всегда требовала аккуратности и совершенно не понимала, почему Лили, выйдя замуж, вдруг точно с цепи сорвалась: боже, какой у них с Фритсем в доме беспорядок! Размышляя о Лили, она радовалась за своих мальчиков: за столом они вели себя идеально, Пол весело, но не слишком напористо рассказывал что-то, обращаясь к дедушке, Гюс время от времени шутил, и тогда Ина смеялась и гладила его по голове. Харольд Деркс молчал и только слушал с болезненной улыбкой на губах, о чем говорят мальчики, д’Эрбур нарезал мясо. Для дедушки обычно готовили отдельно: из-за желудка и печени он должен был соблюдать строгую диету. Он постоянно испытывал боли. Иногда лоб его морщился от физических страданий. Он никогда о них не говорил, выполнял предписания врача, был молчалив и полон тихого достоинства; тело его было поражено болезнью, душа – тоской, читавшейся в кротком взгляде старых, с прожилками желчи глаз. Ина заботилась об отце, проверяла, хорошо ли приготовлена его еда; она была очень внимательна и любила, чтобы в ее доме и на обеденном столе во всем соблюдался порядок. Однако во время десерта ею вновь овладело неуемное любопытство. Вопросы готовы были слететь с ее губ, но нельзя же начинать такой разговор за столом… и она снова улыбалась Гюсу, гладила его по голове. В домашнем платье она из благородной дамы превращалась в мать; если рядом был Гюс, в глазах ее было меньше аристократической усталости, чем под сенью бело-райской шляпы или при разговоре с толстухой тетей Флор, никогда не жившей в Европе. Во время десерта рара встал и сказал:

– Ты позволишь, Ина… У меня боли…

– Бедный папочка, – ответила Ина, и старик вышел из-за стола; Пол тотчас же бросился открывать перед ним дверь.

Оставшиеся сидели за столом еще долго – двое взрослых и оба сына. Ина рассказывала про дядю Даана и тетю Флор, смеялась по поводу двадцати игр в китайские карты. Гюс, отлично передразнивавший людей из Ост-Индии, тотчас изобразил тетю Флор – он видел ее в ее прошлый приезд, – и Ина смеялась от души. Вдохновленный успехом Гюс изобразил и тетушку Стефанию: его лицо приняло птичье выражение, шея вытянулась, задвигалась и задрожала по-старчески; д’Эрбур от души расхохотался, но Пол, студент, воскликнул:

– Поосторожнее, Гюс, ведь от этой тетушки тебя ждет наследство. Как бы она не узнала, что ты ее передразниваешь!