Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

Экипаж приехал, и тетушка Стефания в старой-старой шубе проворно вскарабкалась на высокую ступеньку, села на сиденье и долгое время чувствовала себя очень нехорошо. Неужели конец уже близок, неужели она скоро заболеет и умрет? Ах, если бы знать точно, что попадешь на небо! Пока она не знает этого наверняка, лучше оставаться на этом свете и дожить до глубокой старости, как maman и Такма, лет до ста. Кучер остановился перед домом, где Антон снимал две комнаты в нижнем этаже, и тетушка подумала, что выбрать: подождать, пока Антон сам выйдет, или зайти за ним в дом? Выбрала второе, и как только квартирная хозяйка Антона открыла входную дверь, Стефания с трудом спустилась с высокой ступеньки экипажа, отказавшись от помощи кучера, и со снежинками на старушечьей шляпке и ветхозаветной шубе вошла в комнату к брату, который сидел у печки, покуривая трубку, и читал. Густой табачный дым плыл по комнате медленным облаком.

– Ну что, Антон, ты все-таки ждешь меня? А то было бы неправильно, не как положено! – сказала Стефания с упреком в пронзительном голоске.

Семеня ножками, с хозяйским видом она подошла поближе и, дрожа от холода, покачала маленькой головкой со сморщенным личиком, торчавшим из потертого мехового воротника.

– Да-да, – сказал Антон Деркс, но не встал. – Присядь, пожалуйста, Стефания!

– Но нас ждет экипаж, Антон, не хочется платить лишние деньги…

– Уж ты-то от этого не обеднеешь… Скажи на милость, неужели так обязательно ехать смотреть на этих малявок?

– Но ты же должен повидать своего крестника. Так положено. А потом мы с Иной и Лили поедем к Даану с Флор, в пансион, где они остановились.

– Ах да, они ведь вчера приехали. Знаешь… не понимаю, Стефания, почему ты не оставишь меня в покое. Вечно тебе надо командовать. Я тут так хорошо сижу себе, читаю…

Стефания де Ладерс наслаждалась теплом от печки; замерзшие ноги она, за отсутствием в доме Антона грелки для ног, приблизила к самому огню, но вот дым из трубки заставил ее раскашляться.

– Да-да, ты сидишь и читаешь, я тоже много читаю, но только книги у меня получше, чем у тебя… Дай-ка взглянуть, что это ты читаешь, Антон… Это что, латынь?

– Да, это латынь.

– Я и не знала, что ты читаешь на латыни.

– Ты знаешь обо мне далеко не все.

– И слава богу, что не все! – воскликнула Стефания возмущенно. – И что же это за латинская книга? – спросила она, сгорая от любопытства, тоном инквизитора.

– Греховная, греховная, – ответил Антон, поддразнивая ее.

– Так я и думала… Но какая это книга?

– Светоний; о жизни двенадцати цезарей.

– Ясно, ты, значит, углубился в историю нелюдей, мучивших первых христиан!

Антон заулыбался во весь рот. Он сидел у печки, большой и грузный, и все морщины и жировые складки на его полных желтовато-красных щеках подрагивали от радости по поводу высказывания сестрицы, седые усы весело топорщились, налитые желчью глаза задумчиво смотрели на нее, не ведавшую плотских радостей.

«Много же ты потеряла!» – думал Антон с веселым презрением; его толстые кулаки упирались в круглые колени, сапоги с высокими голенищами топырили брючины, жилет был расстегнут, и две пуговицы на брюках тоже, и в какой-то момент Стефания даже увидела его подтяжки.

– Ты знаешь историю лучше, чем я думал! – усмехнулся Антон.

В этот момент он показался Стефании отвратительным, и она принялась нервно оглядываться. В комнате стояли открытые книжные шкафы с отдернутыми занавесочками.

– И ты прочитал все эти книги? – спросила Стефания.

– Причем по несколько раз. Ничем другим я не занимаюсь.

Стефания де Ладерс кашляла все сильнее. Ноги у нее согрелись. Она была способна перенести любые трудности, но от этого табачного дыма, как ей казалось, могла потерять сознания.

– Ну что, Антон, давай уже поедем!

Ему ни капельки не хотелось ехать, все мысли занимал Светоний, Стефания прервала фантазии, в которые он был погружен перед ее приходом. Но она умела настаивать и добиваться своего, а он был вообще-то человеком слабым.

– Мне прежде надо помыть руки.

– Да уж, помой пожалуйста, ты весь пропах своей трубкой.

Он усмехнулся, встал и неспешно пошел в свою спальню. Никто не знал о его одиноких фантазиях, все более интенсивных по мере того, как он становился старше и бессильнее в плотских утехах, никто не знал о его мысленном онанизме, о том, что, читая Светония, он воображал, что он – Тиберий и живет в античную эпоху, на Капри, в мрачном уединении, он предавался самым безудержным оргиям, воображал, что из сладострастия убивает людей, велит сбрасывать со скалы жертв своего чувственного голода и окружает себя хорошенькими, как амурчики, мальчиками… Скрытые силы его ума и фантазии, которым он с детства давал волю только в тиши одиночества, робея перед внешним миром, заставили его в юности много учиться, много читать; он знал намного больше, чем могли предположить окружающие. В книжных шкафах позади романов и Государственных ведомостей стояли труды по Каббале и Сатанизму, его истерическую натуру привлекали в первую очередь темные арканы античности и средневековья, у него был дар вживаться в людей давних времен, дальних мест, в исторические персонажи, с которыми ощущал душевное родство, полагая, что когда-то он ими был. Никто, никто об этом не подозревал; окружающие знали только, что чиновником он был в свое время посредственным, что много читал и много курил и порой вел себя как грязный потаскун. А в остальном он был вещью в себе, своей собственной тайной, и ни его мать, ни Такма, ни кто бы то ни было еще не знали, насколько глубоко он способен вживаться в тайны других людей.