Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

– Это фамильное свойство, Отилия, – сказал Лот. – Это наследственное.

Отилия задумалась с улыбкой на губах. Улыбка Джоконды, отметила про себя Элли.

– Возможно, это правда, – сказала Отилия. – Какая малышка Элли наблюдательная!

– Да, – подтвердил Лот с гордостью. – Что правда, то правда. Мы тут все трое люди неординарные.

– М-да… – погрузилась в воспоминания Отилия. – Голландия… Эти дома… Эта атмосфера… в доме maman с ее Тревелли. Это было ужасно. Сцены, сцены… Тревелли ревновал maman к papa, maman ревновала Тревелли к его тысяче любовниц! Вот уж ревнивица! Ее шляпка и накидка всегда висели в передней. Когда «господин» Тревелли собирался выйти из дому, maman спрашивала: «Хью, куда ты идешь?» – « Doesn’t matter [25] » отвечал Тревелли. «Я с тобой», говорила maman , надевала накидку и шляпку бог знает как и шла с ним вместе. Тревелли ругался. Устраивал сцену, но maman все равно выходила из дома с ним вместе. Он шел по улице на три шага впереди нее, maman за ним следом, взбешенная. Она была очень, очень красивой женщиной, этакая куколка с личиком мадонны, а одевалась небрежно… А Лот, всегда невозмутимый, в глазах спокойствие… Как сейчас помню. Никогда ни на что не злился, всегда так вежливо говорил «господин Тревелли»…

– Я прекрасно уживался со всеми троими papa .

– Когда maman с Тревелли друг другу надоели и maman влюбилась в Стейна, я уехала из дома. Сначала жила у отца, потом поступила в консерваторию… И больше в Голландию ни разу не ездила. Ох, эти дома… Ваш дом, Элли, дом grand-papa Такмы, всегда в идеальном порядке благодаря тетушке Адели, но мне постоянно казалось, что за каждой дверью что-то скрывается, ждет до поры до времени… А дом grand-maman , и она сама у окна, во что-то всматривающаяся. И тоже чего-то ожидающая… Чего? Не знаю. Но на меня это так давило. Я мечтала о чистом воздухе, о синем небе, о свободе; чтобы вдохнуть полной грудью.

– Я такое тоже не раз чувствовал, – тихо проговорил Лот.

Элли промолчала, но вспомнила свое детство в доме у старика, о своем кукольном домике, в которым она, хозяйка, наводила порядок, как в отдельном мире.

– Да, – сказала Отилия, – ты, Лот, тоже это чувствовал, и поехал в Италию подышать свежим воздухом. Пожить, пожить по-настоящему… В нашей семье старшее поколение когда-то жило по-настоящему. И maman в то время еще тоже жила, но прошлое не отпускало ее… Не знаю, Элли, вообще-то я не слишком чувствительная, но все же… у меня было постоянное ощущение, что на меня давит то, что уже давно миновало… И я не выдержала. Мне хотелось жить собственной жизнью.

– Это правда: ты добилась полной свободы, – сказал Лот. – Еще более полной, чем я. Я не мог и не могу оставить maman . Я ее люблю. Не знаю почему, но я воспринимаю ее не как мать. Но все равно люблю ее, мне ее часто так жалко. Она – ребенок, избалованный ребенок. В молодости ее слишком носили на руках. Мужчины были от нее без ума. А теперь она состарилась, и что у нее осталось? Ничего и никого. Они со Стейном – как кошка с собакой. Стариться – это ужасно. Особенно для такой женщины, какой она была. Для женщины, скажем честно, созданной для любви. Maman всегда жила одной любовью. Она – бесхитростная натура, она нуждается в любви и ласке до такой степени, что готова нарушить условности. Она соблюдала их лишь до поры до времени. А если кого-то любила, то добивалась своего.

– Но зачем она всякий раз выходила замуж? Я же не замужем, хотя тоже люблю.

– Отилия, maman жила в другое время. Тогда все женились. Да и теперь тоже. Мы вот с Элли поженились.

– Ничего не имею против, если вы уверены, что счастливо проживете вместе всю жизнь. Могла ли maman с уверенностью сказать это хотя бы про одного из своих трех мужей? Она по всем троим сходила с ума.

– А теперь всех трех ненавидит.

– Значит, ей не следовало выходить замуж.

– Но maman жила в другое время. И, Отилия, как я уже говорил, в наше время люди тоже женятся.

– Ты осуждаешь меня за то, что я не выхожу замуж?

– Нет, не осуждаю. Я никогда не осуждаю других за то, что они считают для себя правильным.

– Давайте поговорим открыто и честно. Ты называешь maman женщиной, созданной для любви. Быть может, ты и меня так называешь.

– Я мало знаю о твоей жизни.

– Я жила с мужчинами. Если бы я придерживалась тех же представлений, что и maman , точнее, тех же подсознательно усвоенных условностей, я бы выходила за них замуж. Я любила, и была любима. Я бы могла два раза выйти замуж, но я этого не сделала.