— Вон они! — воскликнул пивовар.
— Лорд Марни собственной персоной, — сказал правовед.
— И — нет, вы подумайте — сэр Вавассур Файербрейс! Интересно знать, какими судьбами он здесь, — заметил джентльмен на покое, продававший когда-то сальные свечи на Холборн-Хилл {215} .
Викарий снял шляпу, прочие последовали его примеру. Лорд Марни и его коллега по мировому судейству рысцой подъехали к гостинице и быстро спешились.
— Что тут сказать, Снигфорд, — обратился его светлость к констеблю тоном, не терпящим возражений, — хорошенькое дельце! Ну да ничего, я сию же минуту положу этому конец!
Его счастье, если бы он действительно преуспел в этом! Прошлой ночью факел поджигателя впервые наведался в приход Марни — и пламя, охватившее стога лучшего сена на ферме Аббатства, стало сигнальным маяком для всей перепуганной округи.
— Меня тревожит не столько пожар, сэр, — сказал Эгремонту мистер Бингли, фермер Аббатства, — сколько настроения в народе. Знаете, сэр, поглазеть их здесь собралось человек сорок, если не шестьдесят, да только, кроме моих собственных работников, никто даже помочь не предложил — а вода-то совсем близко, могли бы здорово подсобить.
— Вы рассказали об этом моему брату, лорду Марни?
— О, так я говорю с мистером Чарльзом! К вашим услугам, сэр; рад снова видеть вас в наших краях. Давненько нам не выпадало такое удовольствие, сэр. Слышал, вы путешествовали по заграничным странам?
— Нечто в этом роде; но несказанно рад снова оказаться дома, мистер Бингли, хоть и весьма опечален тем, что в честь моего приезда поджигают стога на ферме Аббатства.
— Ну, знаете, мистер Чарльз, если между нами, — мистер Бингли понизил голос и огляделся, — дела тут совсем плохи; что до меня, я никак не возьму в толк, что же произошло со страной. Сейчас здесь совсем не так, как в былые времена, когда вы приезжали в наши вересковые края, охотились со старым лордом; уверен, вы помните это, правда, мистер Чарльз?
— Не так-то просто забыть добрую охоту, мистер Бингли. С вашего позволения я оставлю здесь коня на полчаса. Захотелось прогуляться к развалинам.
— Там мало что изменилось, — улыбнулся фермер. — Много разного повидали они на своем веку. Вы ведь отведаете нашего эля, мистер Чарльз?
— Когда вернусь.
Однако гостеприимный Бингли не принимал отказов, и, поскольку его собеседник всячески увиливал от приглашения зайти в дом, да и солнце уже клонилось к закату, фермер подозвал своего работника, чтобы тот позаботился о лошади Эгремонта, а сам поспешил в дом — наполнять кубок гостя до краев.
— И что же вы думаете об этом пожаре? — обратился Эгремонт к работнику.
— Думаю, беднякам нынче туго приходится, сэр.
— Но ведь поджог стогов не изменит жизнь к лучшему, правда, дружище?
Работник не ответил и, исподлобья взглянув на Чарльза, повел коня в стойло.
В полумиле от Марни долина сужалась и река начинала петлять. Она бежала через жизнерадостные луга, покрытые мягкой сверкающей зеленью, по берегам ее окаймляли густые леса и вздымались зеленые гряды холмов, лишь кое-где желтевшие неровными пятнами каменоломен. Добротный камень, буйный строевой лес и поток прохладной воды — всё это являло собой тихую уединенную местность, укрытую от порывистого злого ветра; один из тех благословенных краев, которые Святая Церковь так любила освящать своими прекрасными крепкими зданиями. А потому даже чужеземец, впервые услышавший такие названия, как «ферма Аббатства» и «мельница Аббатства», пройдя по дороге из города пару миль и оставив позади и ферму и мельницу, скорее всего ожидал насладиться видом каких-нибудь монастырских руин. Что же касается Эгремонта, то он фактически родился среди развалин Аббатства Марни; этот священный остов был тесно связан в его памяти с первыми, самими яркими детскими грезами; каждый камень был знаком ему, словно он еще в старину, будучи одним из монахов, исходил здесь всё вдоль и поперек; и тем не менее всякий раз он не мог совладать со своими чувствами, когда взору его представали величайшие руины одной из самых величественных религиозных обителей Северной Англии.
На площади не менее чем в десять акров [5]до сих пор можно созерцать останки великого Аббатства; оседающие памятники, в большинстве своем поросшие мхом и покрытые плесенью, обозначают места, где некогда проходили службы и размещались крытые сады предыдущих владельцев; здесь всё еще видны развалины резиденции лорда-аббата, а там — намного лучше сохранившийся (ведь технология была искусней, а материалы — прочнее, на века) вместительный странноприимный дом, который в те времена служил не обиталищем болезней, а местом, где свято чтили законы гостеприимства, и любой путешественник, будь то гордый барон или одинокий пилигрим, мог испросить убежища и никогда не получал отказа; у этих дверей, что звались Вратами Бедняков, крестьяне с земель Аббатства, если того требовала нужда, могли и днем и ночью получить одежду или еду.
Читать дальше