Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Она бросила взгляд на часы. Четверть шестого. Галерею Патрини закрывал в шесть. Подойдя к стойке, Роберта попросила у бармена стакан красного вина — так, успокоить нервы. Потом придется, конечно, купить пластинку жевательной резинки, чтобы перебить запах вина. В семь у нее встреча с Ги, а слушать долгую лекцию о вреде спиртного ей совсем не хотелось. Зашедшие в бар по окончании рабочего дня люди болтали и громко смеялись, никому не было дела до того, чем от них будет пахнуть сегодня вечером.

Наконец вопрос со свинцовыми пломбами разрешился, мужчина собрал свои бумаги и вышел из будочки. Заняв его место, Роберта опустила в прорезь жетон и набрала номер. Занято. Она вспомнила бесконечную беседу, которую Патрини вел по телефону, и ощутила, что ее начинает охватывать паника. Три новые попытки дозвониться не дали никакого результата. Стрелки часов показывали двадцать пять минут шестого. Выскочив из будочки, Роберта заплатила за вино и бросилась к станции метро. Предстояло пересечь почти весь город, но другого выбора у нее не было. Всю ночь строить догадки по поводу того, что хотел сказать ей Патрини? Ну уж нет.

Несмотря на ужасный холод, Роберте было жарко, с ее лица градом катил пот, когда она, задыхаясь, поднималась по лестнице к дверям галереи. Без пяти шесть, но в окнах еще горит свет. Осталась на своем месте и лиловая стиральная машина. Роберта решительно вошла в здание. Залы галереи были пусты, однако из кабинета Патрини слышался неясный, таинственный шепот. Казалось, хозяин галереи так и не закончил начавшийся еще позавчера перед уходом Роберты разговор. Она остановилась, чтобы отдышаться, а затем, сделав несколько шагов, замерла на пороге кабинета. Патрини поднял голову и вяло помахал рукой, продолжая нашептывать что-то в трубку. Роберта вернулась в зал и принялась рассматривать изрядных размеров полотно, где было изображено нечто весьма напоминавшее увеличенные раз в тридцать яйца малиновки. Передышка оказалась весьма кстати: можно было собраться с мыслями. Патрини, по убеждению Роберты, принадлежал к тому типу мужчин, которые неприязненно относятся к бурным проявлениям энтузиазма или благодарности. В тот момент, когда владелец галереи выйдет из своего кабинета, лицо ее должно выражать легкую скуку.

За спиной Роберты послышался негромкий звук положенной трубки. В зал Патрини выкатился абсолютно бесшумно. Он был похож на большого мягкого плюшевого медвежонка.

— Добрый вечер, дорогая мадемуазель. Сегодня утром я звонил по номеру, который вы мне оставили, но поднявшая трубку женщина сказала, что жильцов с таким именем у нее нет.

— Такова моя квартирная хозяйка.

Это был старый прием мадам Раффат, помогавший ей бороться с «неоправданно частыми, а потому отвратительными» звонками.

— Я хотел сообщить вам вот что. Сегодня сюда заходил барон. Поскольку он так и не смог определить, какой из ваших рисунков нравится ему больше, то решил купить оба.

Чтобы скрыть наверняка появившийся в глазах блеск торжества, Роберта прищурилась: пусть Патрини думает, что ее заинтересовала картина на противоположной стене.

— Вот как? Оба? Что ж, он оказался более тонким ценителем, чем я думала.

Хозяин галереи издал какой-то странный звук, будто подавился, но Роберта его простила. В этот момент она простила бы кому угодно что угодно.

— Он также просил передать, что приглашает вас к себе на ужин сегодня. До семи вечера я должен позвонить его секретарю и сообщить о вашем решении. Располагаете вы сегодня временем?

Роберта заколебалась. В семь свидание с Ги, а ждать он ее будет на холоде уже без четверти — из-за необъяснимой ненависти мадам Раффат к мужскому полу. Но сомнения были недолгими. «Художник не должен знать жалости, иначе он не художник, — сказала она себе. — Вспомни Гогена. Или Бодлера».

— Пожалуй, да, — небрежно ответила она. — Думаю, что найду время.

— Дом девятнадцать-бис на площади Буа-де-Булонь. Восемь часов. Ни в коем случае не заводите разговор о цене. Предоставьте это мне. Поняли?

— Я никогда не говорю о цене, — легко бросила Роберта, упиваясь своим самообладанием.

— Завтра я помещу вашу обнаженную натуру в витрину у входа.

— Может, загляну.

Роберта понимала, что должна как можно быстрее уйти, она чувствовала: если ей придется сказать фразу, состоящую более чем из пяти слов, вместо человеческой речи Патрини услышит примитивный восторженный вопль. Она повернулась и направилась к выходу. Против всяких ожиданий владелец галереи галантно распахнул перед ней дверь.