Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Полно, Йан. У всякого художника бывают взлеты и падения. То ты вдруг выходишь из моды, то все вновь возвращается на круги своя. Если, конечно, сможешь этого дождаться.

— Я снова войду в моду лет через пятьдесят после смерти, — проворчал Уодли. — Любимец грядущих поколений Йан Уодли. А как ты? Что-то в последнее время совсем не вижу в воскресных приложениях панегириков тебе.

— Я в академическом отпуске, — пояснил Крейг. — Пребываю в безвестности, вдали от славы и популярности.

— Чертовски он долгий, твой отпуск, — заметил Уодли.

— Что поделать.

— Кстати, околачивается тут некая девица по фамилии Маккиннон, называющая себя репортером. Все пыталась выкачать из меня сведения о тебе. Осаждала хитрыми вопросами. О женщинах. Девушках. Твоих друзьях. Врагах. Похоже, ей известно о тебе куда больше, чем мне. Ты с ней говорил?

— Так, недолго.

— Остерегайся ее, — предупредил Уодли. — Глаза у нее как-то странно поблескивают.

— Постараюсь.

У обочины притормозил «фиат», в котором сидели две девушки. Та, что была ближе, высунулась из окна:

— Bonsoir. [24] Добрый вечер (фр.).

— Катись к черту, — буркнул Уодли.

— Sal juif, — прошипела девица.

Машина сорвалась с места.

— Грязный жид, — перевел Уодли. — Неужели у меня такой ужасный вид?

Крейг рассмеялся.

— Пора научиться быть повежливее с французскими дамами, — посоветовал он. — Все они воспитывались в монастырях.

— Шлюхи, — высказался Уодли. — Повсюду шлюхи. Среди зрителей, на экране, на улицах, в жюри. Клянусь, Джесс, этот город каждый год на две недели становится вселенским сборищем потаскух! Расставляй ноги и хватай деньги! Этот девиз следует напечатать на каждом официальном бланке города Канны. Взгляни!

На другой стороне бульвара четверо молодых людей зазывно улыбались проходившим мужчинам.

— Как тебе это нравится?

— Не слишком.

— Теперь без программы не скажешь, что за артисты играют в фильме. Погоди, вот выйдет мой репортаж, — пообещал Уодли.

— Вряд ли я дождусь, — покачал головой Крейг.

— Пожалуй, я пришлю тебе копию рукописи, — решил Уодли. — Черта с два эти педики ее напечатают. А может, мне стоит начать продаваться и писать только то, что нравится моему «голубенькому» редактору? Если статью не возьмут, на что мне жить?

— Может, именно так считают те девушки в машине и парни на углу? На что им жить, если не получат денег? — возразил Крейг.

— В тебе говорит долбаная христианская терпимость, Джесс. И не воображай, что это добродетель. Мир катится к чертям на тошнотворной волне терпимости. Грязные фильмы, грязный бизнес, грязная политика. Все сходит с рук. Все прощается. Всему можно найти с полдюжины оправданий.

— Знаешь, Йан, по-моему, тебе нужно выспаться получше.

— А по-моему, — процедил Уодли, останавливаясь, — все, что мне нужно, — пять тысяч долларов. Можешь мне их дать?

— Нет. Зачем тебе пять тысяч?

— Знакомые снимают фильм в Мадриде. Сценарий, разумеется, дерьмо и требует переработки на скорую руку. Если бы я мог добраться туда, работу почти наверняка отдали бы мне.

— Билет до Мадрида стоит не больше сотни баксов, Йан.

— А отель? — взвился Уодли. — А что я буду есть, пока не подпишу контракт? А если и подпишу, как протянуть до аванса? А эта сучка, моя третья жена? Она собирается наложить арест за неуплату алиментов на машинку и книги, оставленные на хранение в Нью-Йорке.

— Как я тебя понимаю, братец, — вздохнул Крейг.

— Если пытаешься заключить сделку, а эти подонки учуют, что у тебя в кармане шиш, они в порошок тебя сотрут, — продолжал Уодли. — Имея же деньги, всегда можно встать и объявить: «Как угодно, друзья», — и спокойно удалиться. Да ты и сам знаешь. Так что пять тысяч — это самый минимум.

— Прости, Йан, — развел руками Крейг.

— Ладно, хотя бы три сотни можешь дать? На три сотни я могу добраться до Мадрида и протянуть пару деньков, пока не разнюхаю обстановку.

Его жирные подбородки вздрагивали.

Крейг поколебался, машинально прикоснувшись к карману пиджака. В бумажнике у него пятьсот американских долларов и почти две тысячи франков. Суеверный страх снова стать почти нищим и воспоминания о том времени, когда он был беден как церковная мышь, заставляли его носить с собой наличные. Он искренне переживал, когда приходилось отказывать в деньгах даже малознакомым людям, и это свойство характера Крейг справедливо считал слабостью. Он всегда помнил, что в «Войне и мире» Толстой считал обретенную Пьером Безуховым способность отказывать назойливым просителям признаком взросления и зрелости ума.