Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

«Жаль только, — подумал он, засыпая, — что сегодня никто не постучит в дверь».

Разбудила его боль. Желудок спазматически сжимался. Белье промокло от пота. Приступы сильной режущей боли то утихали, то нарастали. Господи, должно быть, женщины именно это чувствуют, когда рожают!

Ему нужно в туалет.

Крейг включил свет, осторожно спустил ноги с кровати, медленно поплелся в ванную и сел на унитаз. И тут же из него хлынул поток горячей жидкости. Боль ушла, но он боялся, что не хватит сил добраться до постели. Наконец он с трудом поднялся. Однако был вынужден схватиться за полку над раковиной. Жидкость в унитазе казалась черной. Крейг дернул за цепочку, и вдруг ощутил, как по ногам ползет что-то теплое. Черновато-красная кровь. И ничего нельзя сделать.

Крейг брезгливо поморщился. Он понимал, что следовало бы испугаться, но не испытывал иного чувства, кроме отвращения к своему телу, предавшему его.

Он схватил полотенце и сунул между ног. Оставив запачканные пижамные штаны на полу, он кое-как доплелся до кровати и упал на нее. Он сильно ослабел, но боли больше не было. На какое-то мгновение ему показалось, что все это кошмарный сон.

Крейг взглянул на часы. Половина пятого по нью-йоркскому времени. Часовой пояс крови.

В такой час вряд ли прилично кого-то будить. Если к восьми кровотечение не прекратится, он позвонит доктору.

Но тут Крейг сообразил, что не знает в Нью-Йорке ни одного врача. Расплата за здоровье. Ничего, сообразит утром.

Он выключил свет, закрыл глаза и попытался уснуть.

Если же усну я навеки, прими, Господи, душу мою…

Детские молитвы…

Профессор психологии, если верить Энн, что-то увидел в его почерке. Видел ли он эту ночь в Нью-Йорке?

И тут он заснул. Крепко. Без снов.

Проснулся невероятно усталым. Измученным до мозга костей. Но кровотечение прекратилось. На часах было около десяти. За окном сияло бледное, в пелене смога солнце. Город мерцал в жарком мареве.

Крейг вытащил полотенце. Очевидно, во сне кровь продолжала идти: на полотенце остались высохшие сгустки. Старый, неумолимый, неуловимый убийца.

Осторожно передвигая ноги, он пошел в ванную и долго стоял под душем, но так и не набрался храбрости ополоснуться холодной водой. И чувствовал себя разбитым, словно вывалился из окна.

Крейг спустился вниз и позавтракал в кафе в обществе туристов и коммивояжеров. Химический привкус ледяного апельсинового сока на губах. Ни Средиземного моря за окном, ни дочери, ни любовницы напротив, ни плотоядной ухмылки официанта.

Он заставил себя съесть два тоста, чтобы подкрепить силы. Ни круассанов, ни бриошей. Может, он попал не в ту страну?

Он пролистал «Нью-Йорк таймс». Потери во Вьетнаме уменьшились. Вице-президент произнес безграмотную возмутительную речь. Крушение самолета. Не один он путешествует так много. Критик, о котором он не слышал, разносил в пух и прах роман, который он не читал. Команды, которых не существовало, когда он еще ходил на бейсбол, выигрывали и проигрывали. Подающий, которому столько же лет, сколько Крейгу, до сих пор зарабатывает себе на жизнь, бросая мячик. Извещения о смерти незнакомых ему мужчин и женщин.

Вооружившись новостями, он был готов начать новый день.

Крейг вышел из стерильно-кондиционированного мира в нью-йоркскую жару и окинул взглядом тротуар. Помня предупреждение Белинды, он ежеминутно ждал нападения. Интересно, если он объявит, что ночью едва не истек кровью, вызовется ли какой-нибудь бойскаут найти ему такси?

У него не нашлось четвертака для швейцара, так что пришлось отдать доллар. Он еще помнил те времена, когда швейцары кланялись и за дайм. [53] Десять центов.

Сесть в такси было все равно что взобраться на скалу. Он дал адрес на Восточной Семидесятой улице. Таксист оказался стариком с зеленоватым лицом умирающего. На правах, прикрепленных к спинке водительского кресла, Крейг прочел русское имя. Жалеет ли этот человек, что он или его отец когда-то покинул Одессу?

Такси то ползло как черепаха, то рвалось вперед, то замирало, визжа тормозами, выигрывая дюйм за дюймом у других машин, пересекавших город из конца в конец. Умирающему водителю было нечего терять. Восточная часть Сорок четвертой улицы — его родная стихия. И шансы на Гран-при огромны. Если он доживет до осени, несомненно, разбогатеет.

Брюс Томас жил в солидном особняке со свежевыкрашенными оконными рамами.

У двери висела маленькая табличка, гласившая, что дом находится под присмотром частной охранной службы. Крейг бывал здесь и раньше, на больших приемах. Он вспомнил, как беззаботно веселился тогда. Однажды он забрел в кабинет Томаса на втором этаже. Полки ломились от статуэток, памятных табличек, почетных значков, грамот — награды за фильмы.