Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Я-то думала, что вы хотя бы загорите.

— Я же ехал в Канны не затем, чтобы на пляже валяться, — чуть раздраженно бросил он.

Тут подкатил лимузин, и Крейг с облегчением рухнул на заднее сиденье. Стоять не было сил. Он весь взмок, пришлось вытереть платком лицо и шею.

— Здесь все время так жарко? — спросил он.

— Не настолько уж и жарко, — отрезала Белинда. — А теперь, может, объясните, почему, во имя Господа, велели поселить вас в «Манхэттене»? На Восьмой авеню, подумать только!

Обычно он останавливался в тихом дорогом отеле в Ист-Сайде. Очевидно, в глазах Белинды перемена отеля означает унизительную попытку сэкономить.

— Я подумал, что это намного удобнее. Ближе к офису, — пояснил он.

— Повезет, если вас не будут грабить каждый раз, когда вы выйдете из двери, — проворчала Белинда. — Вы не представляете, что творится на Восьмой авеню.

У нее был резкий, напористый голос. Всегда. Всю жизнь. Некоторое время назад он едва не поддался соблазну предложить ей брать уроки дикции, но так и не набрался мужества. А теперь, разумеется, слишком поздно. Он не сказал, что решил остановиться в «Манхэттене» буквально в последнюю минуту и дал ей телеграмму из аэропорта Ниццы. «Манхэттен» — шумный доходный отель, где всегда полно народу, и в обычных обстоятельствах Крейг не вспомнил бы о нем, но на память вдруг пришло, что он жил там, когда ставил первую пьесу Эдварда Бреннера. Вместе с Эдвардом. Который теперь уже не пишет пьес. Тогда отель назывался «Линкольн». Теперь президенты не слишком-то ценятся. Но в отеле «Линкольн» к нему пришла удача. Жаль, что он забыл, в каком номере жил тогда.

Однако Белинде об этом говорить нельзя. Слишком она здравомыслящая особа, чтобы потакать предрассудкам хозяина.

— И предупредили вы меня в последнюю минуту, — раздраженно выговаривала она. — Я получила вашу телеграмму всего три часа назад.

— Так уж получилось, — покаянно пробормотал он. — Простите.

— И тем не менее… — Она всепрощающе улыбнулась. У нее были маленькие острые зубки, совсем как у щенка. — Тем не менее я рада, что вы вернулись, а то в офисе тишина как в морге. От скуки я просто на стену лезла. Даже к рому пристрастилась. То и дело прикладываюсь днем, чтобы не рехнуться. Неужели наконец снизошли до того, чтобы снова взяться за работу?

— Что-то в этом роде.

— Аллилуйя! — воскликнула она. — В каком именно роде?

— Брюс Томас хочет ставить фильм по сценарию, которым я владею.

— Брюс Томас? — благоговейно переспросила Белинда. — О-ля-ля!

Крейг заметил, что в этом году все произносят имя Брюса Томаса каким-то особым тоном. Непонятно, то ли радоваться, то ли ревновать.

— Какой сценарий? — с подозрением осведомилась Белинда. — Я вот уже три месяца ничего вам не посылала!

— Тот, что я нашел в Европе. По правде говоря, я сам его написал.

— Давно пора! Наверняка лучше, чем тот мусор, который мы перелопачиваем. Могли бы хоть написать, — обиженно заметила Белинда. — Или даже прислать экземпляр.

— Простите, — вздохнул Крейг и погладил ее руку.

— У вас пальцы ледяные. Вы здоровы?

— Конечно, — коротко ответил он.

— Когда мы начинаем? — загорелась Белинда.

— Скажу точно, после того как повидаюсь с Томасом. Контракт еще не подписан.

Он поглядел в окно на низко нависавшие над равниной облака.

— Кстати, я все хотел спросить. Вы знали женщину по имени Глория Талбот? Она, кажется, работала у нас.

— Всего пару месяцев в самом начале, — немедленно протараторила Белинда, которая всегда все помнила. — Абсолютно ни на что не способна.

— Она была хорошенькой?

— По мнению мужчин, вероятно, да. Господи, да с тех пор прошло почти двадцать пять лет! С чего это вы вдруг о ней подумали?

— Так. Получил от нее что-то вроде привета.

— Она с тех пор, должно быть, пять мужей сменила, — сухо процедила Белинда и поджала губы. — Я таких, как она, за сто шагов вижу! Что ей было надо?

— Трудно сказать. Возможно, просто захотелось пообщаться.

Разговор отчего-то потребовал от него невероятных усилий.

— Если не возражаете, Белинда, я попробую вздремнуть. Вконец вымотался.

— Слишком много мотаетесь по свету. А ведь уже не мальчик.

— Наверное, вы правы.

Крейг закрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья.

Ему отвели номер на двадцать шестом этаже. За окном разлилась туманная дымка, капли дождя скользили по стеклу. Башни небоскребов сверкали стеклянными гранями, ярусами тусклых огней в серой сумеречной полумгле. Комната была безупречно чистой, безликой, совсем не во вкусе русской аристократии. С Гудзона доносились корабельные гудки. Ничто в этом номере не напоминало ему о счастливых временах работы над пьесой Бреннера. Ему пришло в голову, что нужно бы узнать, где похоронен Бреннер, и возложить цветы на его могилу.