Трумен Капоте - Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

Нашла меня Принцесса: она побегала вокруг коптильни, нюхая землю, громко тявкнула, учуяв след, и наконец вбежала, подползла ко мне, стала лизать мне руку, ухо и щеку – извинялась за свое дурное поведение.

Потом дверь распахнулась, и внутрь хлынул свет.

– Выходи, Дружок, – позвала меня подруга.

И я вышел, потому что захотел. Увидев меня, она рассмеялась.

– Ну даешь, Дружок! Тебя будто измазали смолой и вот-вот вываляют в перьях!

Однако от упреков она воздержалась и вообще ни слова не сказала про мой испорченный костюм.

Принцесса убежала донимать коров; выбравшись следом за ней на пастбище, мы присели на пенек.

– А я тебе ножку принесла, – сказала подруга, протягивая мне завернутое в вощеную бумагу угощение. – И твой любимый кусок, тот, что с «вилочки».

Ну и голод меня одолел! – прежде его притупляли всякие нехорошие чувства. Я обгрыз ножку дочиста, а потом снял с «вилочки» самое лакомое и нежное мясо.

Пока я ел, мисс Соук обнимала меня за плечи.

– Я вот что хотела тебе сказать, Дружок. Злом за зло не воздавай. Конечно, он плохо сделал, что украл камею. Но мы ведь не знаем, почему он так поступил. Может, он и не думал оставлять ее себе. А уж расчета в его мыслях точно не было. И от этого твой поступок выглядит стократ хуже: ты ведь не просто так его унизил, а с умыслом . Теперь послушай меня хорошенько, Дружок. Есть только один непростительный грех – умышленная жестокость. Все остальное прощается. А такое – никогда. Ты меня понимаешь, Дружок?

Я понимал ее, хоть и смутно, однако время доказало ее правоту. В тот миг я мог думать лишь об одном: раз моя месть не удалась, значит, я выбрал не тот способ. Одд Гендерсон вышел сухим из воды, оказался лучше меня и даже честнее – как? почему?

– Ты ведь понимаешь?

– Вроде бы. Тяни. – Я протянул ей обглоданную «вилочку».

Мы сломали ее, и моя половинка оказалась больше: значит, мне и желание загадывать. Подруга спросила, что я загадал.

– Чтобы ты по-прежнему была мне другом.

– Глупенький, – сказала она и обняла меня.

– Друзья навек?

– Я не вечна, Дружок. И ты не вечен. – Она умолкла, будто солнце ушло за горизонт на краю пастбища. Секунду было тихо, а потом вновь засиял рассвет, и голос ее зазвучал с новой силой. – Да, мы друзья навек. Даст Бог, ты меня переживешь и будешь жить еще очень-очень долго. А пока ты меня помнишь, мы всегда будем вместе.

После того случая Одд Гендерсон меня не трогал. Он стал донимать другого мальчика, своего ровесника – «Белку» Макмиллана. На следующий год директор школы за плохие оценки и поведение запретил Одду посещать занятия, и он всю зиму проработал на молочной ферме. Последний раз мы виделись незадолго до того, как он уехал на попутках в Мобил, где устроился матросом в торговый флот и исчез. Через год после нашей последней встречи меня, бедолагу, отправили учиться в военную академию, а через два года скончалась моя подруга. Значит, дело было в 1934-м.

Помню, мисс Соук вызвала меня в сад; она пересадила цветущий куст хризантем в жестяное корыто и хотела, чтобы я втащил его на крыльцо. Корыто оказалось тяжелее сорока толстых пиратов, честное слово! Мы с ней пыхтели, пытаясь сдвинуть его с места, а мимо по дороге шел Одд Гендерсон. Он замер у садовой калитки, потом открыл ее и сказал: «Позвольте вам помочь, мэм». Жизнь на молочной ферме пошла ему на пользу: он окреп, руки у него стали мускулистые, жилистые, а ярко-рыжие волосы потемнели. Он поднял корыто легко, как пушинку, и переставил на крыльцо.

Моя подруга сказала:

– Премного вам благодарны, сэр. Помогли по-соседски!

– Не за что, – ответил Одд, не удостаивая меня даже взглядом.

Мисс Соук срезала с клумбы несколько самых роскошных цветов.

– Отнеси маме, – сказала она, вручая их Одду. – И передавай ей от меня горячий привет.

– Спасибо, мэм. Передам.

– Ах да! – крикнула она ему вслед, когда он вышел на дорогу. – Поаккуратней с ними! Львы все-таки…

Но Одд ее уже не слышал. Мы вместе проводили его взглядом до поворота: он и не догадывался, каких опасных нес зверей, а хризантемы в его руках полыхали, рычали и ревели на фоне зеленоватых сумерек.

Розанов Боаз . Под знаком одичания. «Литературная газета» № 74. Среда, 15 сентября 1948 г. – С. 4. – Здесь и далее примеч. автора.

Как отмечал Капоте в своих черновиках, П.Б. расшифровывается как Пол Баньян (Paul Bunayn) – так зовут персонажа американского фольклора, вымышленного гигантского дровосека, ставшего символом силы. В массовой культуре образ лесоруба появился в 1924 году благодаря рекламной кампании продуктов питания. Кроме того, стихи о мифическом Поле Баньяне писали американские поэты Роберт Фрост и Ричард Уилбур.