Бетти Смит - А наутро радость

Они предались воспоминаниям о занятиях по драматургии и о смешных происшествиях. А Том изобразил студента по имени Кронт, который всегда возражал против всего и ни в чем не находил достоинств.

– Маленький злюка, – сказал Том.

Они смеялись и болтали, и Анни слушала и улыбалась. Она почувствовала, что уже не чужая и им, и университету. Как жаль, что этого не случилось раньше! Ведь тогда это так много значило для нее.

– Я просто не могу поверить, Карл! Просто не могу поверить! Подумать только – такая, как я… Я , Карл! Ведь я даже никогда не училась в средней школе. И у меня никогда не было работы, где нужно было думать. У моей матери и отца не было образования. Мы были бедны и жили в многоквартирном доме. А мама всегда говорила, что я ничего не знаю и у меня плохо варит голова. А твоя мать! Она же считает, что я – никто, что я недостаточно хороша для тебя. Пьесу, которую я написала, собираются напечатать в книге!

Карлу хотелось предостеречь ее, чтобы она не возлагала слишком большие надежды. Может и не выгореть. Скажем, университетское издательство решит, что книга недостойна публикации, даже если ее финансируют. Седьмая пьеса может не материализоваться еще год или два. Или из-за растущей популярности курса драматургии будет больше желающих записаться на него. И если появятся более достойные пьесы, Анни могут исключить из сборника, чтобы освободить место для лучшей пьесы.

Но он дал ей выговориться. Нет смысла омрачать ее счастье.

– О, и мистер Хейз пригласил меня на курс трехактных пьес в следующем году. Он сказал, что я бы…

И вдруг Анни резко умолкла. Она судорожно вздохнула, и ее лицо застыло.

– Анни! В чем дело?

Она взяла его руку и положила себе на живот.

– Ты чувствуешь, Карл? Чувствуешь?

Ребенок шевельнулся под его рукой. Карл сильно вздрогнул и отдернул руку, словно дотронулся до огня.

– Боже мой, Анни!

– Это ребенок! Он живой. И он шевелится!

– Тебе не больно? – спросил Карл в тревоге.

Анни рассмеялась:

– Конечно, нет! Просто как-то странно, вот и все. Странно… Я как будто проживаю сразу две жизни.

– Ну и напугала ты меня! – Он поискал в кармане сигареты. Пачка была пустой, и он смял ее и выбросил в корзину для мусора.

– О, Карл! – расстроилась Анни. – Из-за всех этих волнений с пьесой и ребенком я забыла купить тебе сигареты!

– Это неважно, любимая.

– Нет, важно! Сходи и купи пачку. Нет, две: это сэкономит пенни.

– Мне не хочется курить.

– Нет, хочется. Кроме того, мне нужна буханка хлеба, а я слишком устала, чтобы идти в магазин.

– Ты действительно хорошо себя чувствуешь, Анни?

– О, Карл! – воскликнула она, теряя терпение.

Когда он вернулся, она, сгорбившись над столом, лихорадочно писала. Он почувствовал облегчение. Значит, с ней все в порядке, подумал он. Иначе она бы не писала. Карл решил, что она записывает свою реакцию на новость о возможной публикации пьесы. Ей повезло, что у нее есть такая отдушина. Ничто не сломит ее, если она сможет изложить это на бумаге.

Он поцеловал Анни в макушку и заглянул через плечо. Он ожидал увидеть название «Моя первая публикация» или что-то в этом роде.

Но он прочитал: «Мой первый ребенок». А дальше – первое предложение: «Сегодня я почувствовала жизнь…»

Могла бы написать « Наш первый ребенок», подумал Карл, убирая хлеб в буфет.

Началась неделя между концом учебного года и летней школой, и университет обезлюдел. Библиотека и университетская закусочная были закрыты. Стулья в учебных классах, казалось, томились от безделья. Даже часы на колокольне отдыхали. Время в буквальном смысле остановилось.

Собака кампуса, которую весь год кормили мальчики из студенческого братства, теперь должна была сама о себе заботиться. Она бродила по кампусу, заглядывала в пустые классы и, вероятно, задавалась вопросом: «Когда же снова начнется жизнь, к которой я привыкла?»

Это был чистокровный эрдельтерьер. Никто не знал, откуда он взялся. Потерявшийся или брошенный, он несколько лет назад явился в кампус. Ему здесь понравилось, он подружился со студентами братства и выбросил из своей собачьей памяти все воспоминания о прошлом. У него были стерты подушечки лап, в шерсти запутались колючки. На шее был веревочный ошейник, конец которого болтался – его явно перекусили. Мальчики привели собаку в порядок. Они накормили ее, выкупали, смазали подушечки лап йодом и дали имя.

После ночной пирушки мальчики вылили остатки из пивной бутылки на голову пса и пропели хором: «Даем тебе при крещении имя Микеланджело».